— Я вернулся домой таким же нищим, каким и уехал. Молю Бога только о том, чтобы мне нажить проклятых долларов для обеспечения жизни детей.
— Театром не наживешь, об этом надо раз и навсегда забыть. Приходится искать других путей, то есть писать книгу.
— Старое старится, а молодое почти не растет.
— Что делать?!
Извозчики неловко расходятся в разные стороны.
С т а н и с л а в с к и й. Относительно того, что люди стали дрянь. Так ведь это не новость. По всей России происходит то же. Но все-таки и с этими людьми можно что-то делать, так как их с какого-то бока еще подпирает прежняя традиция. В других местах и этого нет. Что они бездарны? Так что же делать. Таланта им не прибавишь, а других — более даровитых — Бог не посылает. Что же касается того, что я на вас сердит, то по этому вопросу обратитесь к доктору. Очевидно, это от печени или от других причин у вас воображение неправильно работает…
Пауза.
З у е в а. После выступления перед извозчиками Константин Сергеевич совсем пал духом… «Надо над собой еще работать, работать и работать, чтобы народ меня понимал, — уныло повторял он. — Высшая награда для актера — это когда он сможет захватить своими переживаниями любую аудиторию, а для этого нужна… необычайная правдивость… и искренность… передачи».
С т а н и с л а в с к и й. Если в чайной меня не поняли, то виноват только я. Я не сумел перекинуть духовный мостик между ними и мною.
УПЛОТНЕНИЕ
С т а н и с л а в с к и й. И теперь прошу оградить от все учащающихся случаев вторжения в квартиру, выдав какой-нибудь охранный лист, гарантирующий спокойствие для работы.
На сцену выходят контролеры — несколько человек с одним и тем же лицом. Отвечают вразнобой и в то же время организованно, как чайки, оккупировавшие пляж.
— Вы, простите, кто?
— Мы?
— Мы — контролер жилищного отдела.
— Мы — Мирский Михаил Павлович.
— А вы все кто здесь такие?
— По бумаге тут только одна семья проживает.
— Мы — контролер.
— Уже половина десятого вечера, и к тому же у нас репетиции, вы нам мешаете.
— В теятре у себя репетийствуйте, а тут только проживать положено.
— Что это еще за репетиция в такое время?
— Репетируют оне, видите ли.
— В такое время ни-ни.
— Прошу вас, прежде всего, снять головные уборы, вы в помещении.
— Это чего я тут буду шапку ломать?
— Нешто у вас здесь иконы?
— Из-за каждого шапку сымать….
— Мы — контролер.
— Так извольте не хамить. Вы мальчишка, а перед вами уже человек в возрасте. Снимайте шляпу, обувь и объясняйте, что вам нужно, от порога.
— Теперь все равны.
— В возрасте он….
— И туфли снимать я не собираюсь!
— Что ж мне, по-магометански туфли снимать, как в храме?
— Да! Как в храме! Именно что как в храме! И может, вы объясните цель вашего визита, наконец?
— Проверка жилищного хозяйства.
— Впрочем, теперь мне все ясно.
— Да уж куда яснее-то…
— Пойдите вон!
— Я завтра еще приду.
— Завтра придем.
— Мы еще придем.
С т а н и с л а в с к и й. Если состоится предполагаемое выселение из занимаемого мною помещения, то нарушится работа всех коллективов, порученных мне, и мне неизбежно придется отказаться от дальнейшего руководства ими. Нельзя отнимать у художника его мастерскую, как у скрипача нельзя отнимать его скрипку, а у рабочего — орудие его производства и необходимую ему мастерскую.
С е л ь с к а я у ч и т е л ь н и ц а. Может, вам выслать муки? Так я вышлю даром! Я слышала, что в Москве умирают с голоду. Конечно, вы не умираете, но, может, нуждаетесь. Извините… Господи, как вас назвать?.. милый Константин Сергеевич, извините за это письмо. Я вами живу, а поэтому вы простите мне это нахальство. Я бы и масла выслала, да нет такой посуды.
С т а н и с л а в с к и й. Сестра Анна Сергеевна с семьей — голодают. Сама она совсем больная, почти лежит. На руках у нее больной туберкулезом сын, дочь, которая нужна по дому, и мальчик. Другие дети: один призывается, другие служат за гроши. А в результате — голод и холод. Пока еще — не полный.