Я пишу лишь о том, о чем я вслух не рискну,
В моем горле слова — словно дрожь по коже,
Мой язык в нерешительности ощупывает десну,
Потому что мне каждое слово, что имя Божье.
Итак, новый “миф”, творимый Лиснянской, — это полнота бытия в любви (“Гимн”), покаянии (“В пригороде Содома”) и творческом самопознании, которому посвящен последний по времени создания и логично завершающий триптих цикл “Старое зеркало” (с примечательным, учитывая обозначенную многоликость, лейтмотивом: “Больше всего я двойственности боюсь”). В отличие от обращенного к любимому “Гимна” и к миру “В пригороде Содома” — это разговор с самой собой, поэтому здесь слышнее интонации прежней Лиснянской. Хотя по барочной причудливости сложения, тонкой композиционной игре, переключению различных планов и “голосов”, ритмическому разнообразию и классической ясности слога, которой не помеха и почти сюрреалистическая образность (“Саламандра”), новый цикл не уступает двум предыдущим, я не буду его разбирать столь подробно, предоставив удовольствие делать свои открытия внимательному читателю, в частности, пронаблюдать стилистический диалог двух поэтесс Лиснянских.
Что же касается тематического плана, то здесь на прежнюю Лиснянскую в первую очередь указывает само название цикла, ведь “зеркало” всегда было одной из излюбленных ею тем и уже не раз становилось сквозным образом стихотворений (к примеру, “Я в зеркало гляну, бывало...”, 1980; “Так печальны вокруг обстоятельства...”, 1983), так что это даже было замечено в сравнительно скупой к ее творчеству критике, а именно в статье С. Рассадина, посвященной выходу большого избранного поэтессы “Из первых уст” (1996). По мнению Рассадина, сколько бы ни было зеркал у Лиснянской, они, в отличие от “множественных и множащих”, “разнообразящих мир” зеркал Ахматовой, всегда суть одно зеркало, которое “не пропускает ее, как Ахматову, в зазеркалье” и в котором “бессилие собственного отражения... оборачивается мукой бессилия правды”. В “Старом зеркале” Лиснянская остается верна себе: зеркало у нее по-прежнему одно, хотя у него может быть множество имен и обличий (окно, компьютер, проточная вода, черно-рябиновые глаза и т. д.), и это — прежнее в новом. Новое же в прежнем — то, что изменился угол зрения и теперь возможен образ зеркала и вовсе без смотрящего в него автора (как в стихотворении “Без меня”) — чистые цвета отраженного света. Поэтесса своей фигурой может даже мешать зеркалу (“Но в открытом настежь — / Перспективы нет, / Потому что застишь / Ты мне белый свет”, — возмущается зеркало в своем “монологе”), и она теперь появляется там мельком, сбоку (подобно Веласкесу на его знаменитой картине): “Без меня спокойная картина / В зеркале, но лишь возникну я, — / В нем тревожно, взвинченно, пружинно, / Будто человек и есть пучина / Между дном и небом бытия”. В стихотворении “Искажение” находим авторскую трактовку происшедшей перемены. Перечисление всевозможных отражающих предметов (например, “Шар из никеля, венчающий кровать, / Чтоб глядеться...”), которые подобраны хотя и не хронологически, но лично-биографически, образуя тем самым одно совокупное зеркало (точное подтверждение, если не позднейшая рефлексия на вывод Рассадина), заканчивается обращением к себе прежней: “Парафиня жесткой щеткою паркет, / Разве думала тогда я, что поэт — / Тоже нечто, отражающее свет / С допустимым искажением, где мир / Расползается...”
Минимально искаженный (причем такое искажение часто специально оговорено) авторским присутствием свет окружающего мира идет от всех новых, даже порой и очень сложных по образному строю стихотворений Инны Лиснянской. Впрочем, это умение у поэтессы словно бы устраняться встречалось и раньше. Так оно было замечено тем же Рассадиным в стихотворении “Вирсавия. Сумерки. Дождь” (1980) как едва ли не крайняя степень “отказа от слишком личного — в данном случае от личного суда над тем, что свершается в жизни”. И поскольку для поэзии Лиснянской того времени это было не столь характерно, уместен был вопрос критика о голосе, внушающем: “Забудь” — женщине, кормящей дитя убийцы: “Что это значит? Что ею перенята эпичность Ветхого Завета?” Сейчас, зная новые стихи Лиснянской, можно уверенно ответить: да, перенята, как в зеркале перенимается и вновь излучается падающий свет.