Почему же все-таки эта брошюра (с обещанием “второго тома”) стоит у меня в “плюсе”? Потому что в ней ощущается немодная, полная морального идеализма и интеллектуального азарта мотивация: мысль разрешить. А в общем, это сочинение можно приписать авторству Коли Красоткина — очень симпатичного персонажа Достоевского. И главное — перспективного.
Роберт Пенн Уоррен. Дебри. Цирк на чердаке. [Роман. Рассказы. Перевод с английского. Послесловие В. Голышева]. М., “Б.С.Г.-Пресс”; НФ “Пушкинская библиотека”, 2001, 478 стр.
А. Л. Бема в детстве покалечил паралич, М. Щеглова замучил костный туберкулез, Ю. Тынянова рано свел в могилу рассеянный склероз. Герой романа Уоррена хром от рождения, а имя ему — Адам (человек). Такие праздные, но цепкие ассоциации лезут в голову, когда думаешь о нескольких книгах сразу... Роман о хромом девственнике Адаме — без единой любовной сцены. Он о другом — о “великой мировой путанице”, о чащобе, имя которой — История. Дебри, Wilderness, — место многодневного сражения 1864 года между северянами и южанами-конфедератами, между армиями генералов Гранта и Ли во время Гражданской войны в Северной Америке4. Но, конечно, это не только топоним, это символ “имморального домостроительства истории”. И ответом на него служит часто цитируемый афоризм автора: “Слепа история, но не человек”.
Р. П. Уоррен, “областник” и “почвенник”, потомок конфедерата, представитель “южного ренессанса” в американской литературе, теоретик “новой критики”, поэт, романист и мыслитель5, вышедший из “депрессивных регионов” отечества на просторы мировой культуры и мирового признания, считал Гражданскую войну трагическим определителем всего дальнейшего развития Соединенных Штатов и посвятил ее последствиям помимо романа два специальных исследования. Но в “Дебрях” он смотрит на нее — в этом особая честность — глазами чужака, баварского еврея-идеалиста, приехавшего воевать, вопреки своему увечью, “за свободу” и убеждающегося, что все, как говорится, “гораздо сложнее” (расизм присущ и северянам; сам Адам однажды в ярости вопит приятелю-негру: “Черный сукин сын!”, что по тяжести последствий заставляет вспомнить выкрик чеховского Иванова “Жидовка!”); однако — пришельца, становящегося в итоге не только соглядатаем, но и агентом, и оппонентом истории.
В начале 90-х, когда документы о Гражданской войне в России публиковались пачками, очень хотелось, чтобы этот роман Уоррена, в качестве параллели, попал и на страницы “Нового мира”, ведь писатель был и новомирским автором. Не получилось. Теперь роман вышел в хорошем переводе Д. Крупской, вместе с рассказами, из которых “Отборный лист” (о “табачной войне” начала прошлого века между фермерами и монополистами) по духу примыкает к роману.
...Дебри, пуща — это еще и дивные бескрайние просторы североамериканского континента, мощь и красота которых переданы Уорреном с высокой поэзией. Меня, затронутую злободневной американофобией, сегодня мирит со Штатами и даже влюбляет в них не Фолкнер и не чудесный Марк Твен, а этот джентльмен и правдоискатель.
Уильям Батлер Йейтс. Избранное. [На английском языке, с параллельным русским текстом. Перевод Г. Кружкова]. М., ОАО Издательство “Радуга”, 2001, 440 стр.
Это следующее после “Розы и башни” (М., “Симпозиум”, 1999) важное и ответственное издание поэзии великого ирландца в переводах его давнего ценителя и исследователя, имя которого почему-то обозначено не на титульном листе. Кружков же снабдил сборник предисловием и существенными комментариями. О Йейтсе переводчиком написано много, в частности, в его книге “Ностальгия обелисков” (2001), где проводятся параллели между Йейтсом и нашими поэтами серебряного века в равнонакаленных предреволюционными флюидами Ирландии и России. Мне же хочется настоять — как об этом я уже писала — на еще одной такой параллели: Йейтс и Клюев (тоже огромная величина). Оба, с их нетрадиционной религиозностью, культурной археологией и вселенским мифомышлением, ввели поверья и обычаи родного пепелища в надзвездную область.