Итак, практически все русское образованное общество отвергло военные поселения, осудило их по совершенно разным мотивам. Такого всеобщего противления царь, видимо, не ожидал.
...Отзываясь на кончину в апреле 1834 года графа Аракчеева, Пушкин писал жене: «Об этом во всей России жалею я один — не удалось мне с ним свидеться и наговориться»47.
X
В 1814 — 1818 годах, когда заключался Трактат Священного Союза, разрабатывалась система для освобождения крестьян и введения законно-свободных установлений, Александр не ощущал временнбых пределов для своей реформаторской деятельности. Его ограничивала среда и международного, и российского общественного мнения, косность, инертность социального «материала», но не время. И он не спеша, шаг за шагом осуществлял преобразования. Одна из любимых поговорок его, которой он почти всегда следовал, была: «Десять раз отмерь, а один — отрежь». Однако примерно к 1820 году Император понял, что время, отпущенное на преобразования, не беспредельно48. В Испании, Португалии и Неаполитанском королевстве вспыхнули восстания против законных монархов. Их организовали те же силы, что и Французскую революцию тридцатью годами ранее, — враги Церкви и традиционного политического порядка, дети эпохи Просвещения и политические сторонники системы Наполеона, члены антихристианских масонских лож, иллюминаты.
Дело в том, что, возникнув в конце XVII — начале XVIII столетия внутри христианского сообщества как компенсирующая реакция на светский и сервильный характер традиционных церквей, масонство, не имея подлинно мистериальных источников восполнения своей духовной глубины, постепенно само секуляризировалось в течение всего XVIII века. В первой четверти XIX столетия многие масонские организации под влиянием политических потрясений Европы резко политизируются, теряют интерес к поискам высшей религиозной истины и используют свои организационные формы для осуществления политических революционных проектов.
Действовали эти революционеры не в безвоздушном пространстве. Народы Италии и Испании, вначале восторженно приветствовавшие возвращение законных монархов, вскоре отвернулись от них, недовольные крайне реакционной реставрацией дореволюционных порядков. Отказ от конституций, восстановление личных повинностей, возобновление инквизиции Фердинандом VII в Испании с полного одобрения Римской курии — все это сделало за несколько лет крестьянское население Испании и Италии союзниками заговорщиков, которые использовали народное недовольство, дабы разрушить ненавистные им традиционные религиозные и политические формы. Революции 1820 года по решению Священного Союза были подавлены внешними силами — в Испании французским корпусом герцога Ангулемского, в Неаполитанском королевстве — австрийцами.
Император Александр, активно выступавший за подавление революционных заговоров иллюминатов на юго-западе Европы, ясно сознавал, что заговорщики имеют международную организацию, которая стремится, используя недовольство народов, уничтожить традиционный порядок в Европе, захватить власть и покончить с Церковью и монархией. «Революционные либералы, радикалы и международные карбонарии <…> Прошу не сомневаться, что все эти люди соединились в один общий заговор, разбившись на отдельные группы и общества, о действиях которых у меня все документы налицо, и мне известно, что все они действуют солидарно, — пишет Государь князю А. Н. Голицыну 8 февраля 1821 года. <...> Все общества и секты, основанные на антихристианстве и на философии Вольтера и ему подобных, поклялись отомстить правительствам. Такого рода попытки были сделаны во Франции, Англии и Пруссии, но неудачно, а удались только в Испании, Неаполе и Португалии, где правительства были низвергнуты»49.
15 августа 1820 года, выступая в Варшаве на сессии Сейма, Александр говорит: «Дух зла покушается водворить снова свое бедственное владычество; он уже парит над частию Европы, уже накопляет злодеяния и пагубные события»50. И это были не пустые страхи. Революции в юго-западной Европе сопровождались страшными насилиями и контрнасилиями. Казни, массовые убийства, самосуды, уничтожение чужого имущества, кощунства против Церкви и инквизиционные преследования кощунников вновь, как и в конце XVIII века, стали обычным делом.