Наивные, возражали на это представители счастливых обществ, неужели вы думаете, что вот теперь-то найдете наконец какой-то другой «единственно правильный метод» и избавитесь от всех своих проблем благодаря верному толкованию истории? Но это иллюзия, ведь история — всего лишь сумма противоречивых версий относительно того, что происходило — или не происходило — совсем в другом измерении. К тому же сам по себе исторический взгляд вовсе не охватывает всей полноты и сложности. Следовательно, история фальшива и урезана a priori, и это опасно, но опасность уменьшается, если об этом помнить и знать ее, истории, место. История — это закамуфлированная мифология со значительной — если не определяющей — примесью идеологической некрофилии. Именно любовь к истории и породила мерзавцев дуче и фюрера, а то откуда бы взялись все эти ликторские пучки и рунические знаки, эта помпезная римско-нордическая атрибутика с цезарями и зигфридами? Да просто загляните в свои — уже теперешние, уже «нетоталитарные» (или неототалитарные?) — школьные учебники истории — что там понаписано о соседних с вами народах? Прочтите, а потом спрашивайте и удивляйтесь, откуда только в нашем мире берется ненависть и отчего до сих пор людей убивают исключительно за принадлежность к какой-либо нации?
Никогда вам не понять нас, отвечали на это некоторые историоцентричные неудачники. У вас атрофировался орган, с помощью которого понимают других. Ваши супермаркеты и шестьсот шестьдесят шесть каналов телевидения сделали вас заносчивыми и самодовольными. Добром вы не кончите, Шпенглер был прав.
А вам, говорили на это внеисторичные счастливчики, в первую очередь надо избавиться от своей ментальности. Она остается тоталитарной, и это означает, что ваши хрупкие демократии находятся под постоянной угрозой. Вместо ксенофобского копания в исторических мифах вы бы лучше что-нибудь сделали с вашими мафией и коррупцией. При таком состоянии дел вы не можете рассчитывать на близкую перспективу присоединения к Внутренней Европе с ее либерально-космополитическими и гедонистически-потребительскими ценностями. Вы слепо достраиваете стену, которая, казалось — мы же договаривались! — должна быть разрушена.
Так во взаимных запугиваниях проходили небесполезные дискуссии, хотя заканчивалось все, как правило, примирением: со стороны модераторов звучала спасительная мысль о повлиявших на споры терминологических несогласованностях, неточностях при синхронных переводах, необходимости объясняться на плохом английском , а в финале кто-нибудь из старейшин, так ничего и не уловив, начинал убеждать всех, что право каждого на собственный взгляд и разнообразие мнений и есть гарантия интеллектуального богатства мира.
О заключительном ужине достаточно будет сказать, что во время него все улаживалось окончательно.
Был, правда, один радикал из Москвы, который решил, что он пес, и пытался укусить за икры западных дам. Отчасти это была демонстрация его концепции о тщетности любых объединительных усилий, онтологической невозможности взаимопонимания между Востоком и Западом. Полиция в это дело не вмешивалась, собственно, ее и не было. Да и к чему полиция там, где речь идет об освобождении?
6. Компендиум
Так как все же быть с этим освобождением? Прошлого? Будущего? Где между ними поместить это склонное к самообману и, как правило, весьма немудрящее создание с его амбициями и инстинктами, это sw eet child in time ? [2]
Человеческих историй всего четыре, говорил Борхес, постепенно погружаясь во тьму. Вариантов восприятия прошлого и будущего еще меньше. Похоже, только два. Но они определяют наше отношение к миру. Первым это мог бы отметить тот, кто сформулировал: «Человеку свойственно надеяться». Определений человека тысячи, пусть будет и такое — двуногое существо без перьев, которому свойственно надеяться.
Первый из вариантов более глубокий. Он зарождается в детской протоплазме, его держит на плаву сама воля к жизни. Согласно ему, прошлое — это «пережитый ад», а будущее — «долгожданный рай». То есть живем мы ради перемен к лучшему, а любая перемена и есть к лучшему. Прошлое поглощает наши несовершенства, наши ошибки, провалы, трагедии, в прошлом остаются боль и раны. Нет такой боли, которая не проходит. Нет раны, которая не затягивается. Нет такого страдания, которое невозможно вынести. И нет такой потери, которую нельзя пережить, говорит йог Рамачарака. Поскольку основное содержание нашей жизни — это страдание, то в поглощении страдания прошлым и состоит предназначение времени.