Какими глазами могу я сегодня читать протоколы дела № 71/50? Детский лепет. На одном из допросов виновным себя не признает, на другом признает «частично», на третьем — полностью. Запросто подтверждает, что Шкловскому свои антисоветские взгляды высказывал, осуждая политику правительства в области искусства и литературы. Тем самым «закладывал» Шкловского. Свое стихотворение «Пролог» признает антисоветским, клеветническим, осуждающим «отдельные периоды» развития советской власти — в том числе «современный военный». Продает собственного отца, Виктора Лазаревича, знавшего содержание антисоветского стихотворения «Русь 1942 года», антисоветскую новеллу «Другая женщина» и, следовательно, заслужившего срок за недоносительство…
Одноделец Белинкова Генрих Эльштейн на следствии ведет себя — выбираю слова помягче — сходственно. Его предарестному роману «Одиннадцать сомнений», как бы помягче, — грош цена. В камере он сидел с Петром Якиром, Серго Ломинадзе — заработал их прочную антипатию. Кроме сведений устных налицо документальные: очерк Серго Ломинадзе, напечатанный в «Новом журнале», нью-йоркском, известном всемирно.
Эмигрировав, Эльштейн-Горчаков издал в Иерусалиме мемуар, назвав его своим лагерным номером «Л-1-105» (1995). Его супруга считает книгу великой. Воспоминания прочих зэков меркнут. Иным из прославленных — грош цена. Мадам темпераментна…
Через обработку по методу «№ 71/50», кроме лиц сугубо гражданских, проходили офицеры, генералы, маршалы, не раз доказавшие мужество в смертных боях.
«Случай Белинкова» не уникален. Сравнительно быстро осознавший, что поражение налицо, что свидетелей по делу сколько угодно, арестант решился «пойти на вы». Честно. Иллюзий в нем сохранилось побольше, чем гордыни, пижонства и прочих добродетелей. Главную теоретическую проблему — «художник и власть» — подследственный решил практически. Довел детский эксперимент до взрослого конца.
Следователь в протоколах выглядит превосходно. Винтик, шуруп, гвоздик ведет дело по-джентльменски. Никаких кастрюлек-примусов, насилий, грубостей следа нет. В них нет ни малейшей нужды. Подследственный раскалывается под воздействием фактов и логики.
Правильно сделало Ведомство, вручая Г. Файману ксерокопии и намекая, разрешая, предлагая печатать их в «Русской мысли» или в «Новом русском слове», да где угодно. Здесь я использую дело № 71/50 как точку психологического отсчета, дающую право на рабочую гипотезу. Ответ на саднящий вопрос: о чем размышлял — не мог не размышлять — Белинков в течение семи лет, отделивших московское следствие от карагандинского № 57/52. Началось оно 25 мая и завершилось через три месяца — 28 августа 1951 года. Дело это — реванш. Карагандинский расчет за московское поражение.
Первый допрос: «Да, я был антисоветски убежденным и остаюсь таким же и сейчас…» В рукописи рассказа «Человечье мясо», рубит автор наотмашь, «я утверждал, что у власти стоят убийцы. <…> Но самое страшное не в том, что убийцы захватили власть в государстве, а то, что народу они свои, родные и любимые» («Россия и черт»); «…я утверждал тождество между Советской властью и преступным элементом».
Опускаю пересказ 16-й главы, 19-й. Остановлюсь на 21-й. Герой рассказа не приемлет жалкой, пустой болтовни. «Если бы каждый человек мог убить хоть одного врага, то на земле не осталось бы ни одного коммуниста. Посвящаю свои сонеты (стихи) человеку, который убьет последнего коммуниста».
Перед расколом Страны Советов в ее ведущей партии насчитывалось восемнадцать миллионов. На остальной части планеты — никак не меньше, чем сто восемьдесят. Грубый итог — двести. Пол Пот — приготовишка, сосунок рядом с Аркадием Викторовичем.
Второй допрос опубликован без даты. Чтобы первый не вызвал шок, объяснимый нервным срывом повествователя, цитирую: «Нет покоя и счастья. Каждый человек, если дорога ему человеческая история, должен убить коммуниста!»
В третьем допросе от 29 мая (часы не указаны) речь идет о пьесе «Роль труда». Драматург убеждает: «...между марксизмом-ленинизмом и нацизмом никакой разницы нет».
В четвертом допросе от 30 мая, посвященном рукописи на 16 листах «Россия и черт», автор сообщает: под этим заголовком собирался написать роман в нескольких книгах, но «успел написать одну главу». Привет закопанным стеклянным банкам, евреям-доносчикам и пр.