Наблюдается еще и такая закономерность: чем ближе к верхним ступеням служебной иерархии, тем персонажи скучнее и бледнее (если только они не скрытые бандиты и коррупционеры, каковые теневые свойства выделяют персонаж на формализованном фоне устава), а чем ниже в направлении к подножию иерархии, тем сочнее проявление внемундирной личности. И тут уже речь должна идти не о поверхностных характерологических приметах, но о стихийном подстраивании силовых героев под смутно типизируемый национальный характер.
Прорвемся к тихой Родине. Серии “Убойной силы” открывает брутальный хит “Прорвемся, оперба” с инкрустированными в инструментальный отыгрыш свистками и выстрелами, а завершает песня “Позови меня, тихая Родина!” на стихи Николая Рубцова. Характерный катарсис. Что остается вооруженному нищему? Патриотизм. Впрочем, патриотизм — это только идеологема, символическое прикрытие другого переживания.
Песни звучат в начале и финале серий, создавая рамку “удаль — сердечность”. Об “удали” уже говорилось. Она окопная и похмельная, как и положено маршево-романсовой смеси. Есть в этой смеси еще один звукосмысловой оттенок: окоп=похмелье — также последний рубеж, за который отвечать только нам, и никому больше. И все же “сердечность” сложнее.
Вслушаемся. Звучит созерцательный вальс. Чем-то (тем хотя бы, что звучит как одна из главных тем фильма) он напоминает знаменитый вальс из “Берегись автомобиля” и тем самым подсоединяет героев сериала к каноническому образу одинокого лирика — борца за справедливость. Но вальс Деточкина был городским и наивным. Городское — это повторяемое кружение мотивов в узких амбитусах, словно каждый из них стеснен нагороженными вокруг домами. А наивность выражена началом мелодии. Она робко нащупывает себя, словно сама себя смущается. Центральный звук главной мелодической фигуры звучит отрывисто-пробно один раз, второй и уж потом опевается вальсовым мотивом. В “Позови меня” вальс не наивный, а созерцательно-мудрый; и не городской, а деревенский. Пространство мелодии равнинно и речитационно, оно льется мелодической линией, почти лишенной пауз, и вместе с тем членится вальсовыми трехдольниками на молитвенные аккламации. Простор и духовная просительность усиливают друг друга в кульминации припева. На словах “Позови меня-а-а / На закате дня...” одним взлетом достигается и зависает долгий вершинный звук, словно эхо самого себя в пустой вечерней тишине, словно умоляющий зов в бездонную высоту... Ему откликаются в конце припева мотивы с концовками на слабых долях — не то ласковые причитания, не то легкие выдохи: “Русь печальная, / Позови меня...”
Рядом с “Берегись автомобиля” — еще одна параллель: песня “Русское поле” из кинофильма “Новые приключения неуловимых”. Уже тогда, в 1968 году, в вошедшей в полуподпольную оттепельную моду советской романтизации белогвардейской ностальгии тема Родины-поля была связана с вальсом и молитвой. Одновременно в ней присутствовала и та трехаккордовая героическая тоскливость, которая маркировала бардовское героическое сопротивление режиму. “Русское поле” звучало “за Родину — против узурпировавшего Родину государства”. И в “Позови меня” эта смысловая краска слышна. “Тихая родина” скрыто оппозиционна власти; она нравственно подлинна, тогда как государство фальшиво.
Вместе “Прорвемся” и “Позови” (песенные окоп-кабак и поле-храм) создали сериалу “Убойная сила” образ, который сценаристам и актерам оставалось только доиграть (и в первом комплекте серий образ доигран; второй и третий выпуски фильма слабее). Образ — по-советски наш: из повседневной кромешности брезжит свет подлинной жизни, неразменянной души. “Мы проиграли, мы виноваты, мы заслужили все то, что случилось, но отказаться от некоего подлинного огня, некой сумасшедшей надежды, жившей в обреченном теле большевистской империи, невозможно. Отсюда — тотальная ностальгия...” — эти слова А. Машевского о поэзии Бориса Рыжего (см. статью “Последний советский поэт” в “Новом мире”, 2001, № 12) легко ложатся на песни из “Убойной силы” (и их аналоги: марш-романс “Давай за нас!” из фильма “Блокпост”; вальс из “Гражданина начальника”, романс-вальс из “На углу у Патриарших”...). Можно только добавить, что оппозиция кромешности/подлинности синонимична в фильмах и песнях из них противопоставлению “темного” государства, которое человека пожирает (горькая героика романса-марша), и “светлой” Родины, которая человека возрождает (светлая ностальгия вальса-молитвы).