Так что в нынешней ситуации благополучный исход истории со зданием выглядит еще и как шанс возвращения Анатолия Васильева в реальный театр, шанс для многочисленных его учеников. Естественно, и как шанс для зрителей.
Первый спектакль на новом месте Васильев показал в середине июня. “Моцарт и Сальери. Реквием” — назвал он свое театральное сочинение, в котором музыка и жест равны по значению слову, а молчание уравнено в правах со звуком. Не спектакль, скорее — магическое действо, не “маленькая трагедия”, а молитвословие. И речь актеров, как заведено с недавних пор у Васильева, похожа именно на молитву или заговор, в которых важно каждое слово. И потому ударение — на каждом, так что какой-нибудь предлог значит столько же, сколько и “гений”, и “злодейство”... Интерес к “истокам”, к “узкому взгляду скифа” (как называется очередная просветительская программа “Школы драматического искусства”), к шаманам и их зашифрованным пророчествам — все это чувствуется в сегодняшних сценических опытах Васильева-режиссера и Васильева-учителя.
“Моцарт и Сальери. Реквием” (где звучит не “Реквием” Моцарта, а “Реквием” Владимира Мартынова, ставшего соратником и спутником в исканиях Анатолия Васильева) — это перенасыщенный раствор, в котором деталей больше, чем способен уловить нормальный человеческий глаз, больше, чем в силах усвоить человеческое сознание за два с половиной часа театрального времени. Давно не работавший “на зрителя”, режиссер попытался вместить в короткий спектакль многое из того, что открылось ему в его лабораторных трудах, наверное, не рассчитанных на непосвященных. В этом первом спектакле какие-то приметы гениальности, поразительных открытий, прозрений (раз уж речь о нынешних религиозных истоках творчества Васильева) тонут, случается, в эпизодах театральной графомании. Отвыкший от встреч со зрителем, Васильев как будто разучился отделять зерна от плевел. И если в лабораторной работе ценно и то и другое, то спектакль — как всякий готовый продукт — нуждается, если воспользоваться производственными понятиями, в фильтрах грубой и тонкой очистки. Ныне же гениальная простота игры Игоря Яцко (он играет Моцарта) бывает неразличима за антуражем, за нагромождением реквизита и бутафории.
Выход из подвала, если позволено будет именно так определить нынешний период не творчества, но “социального статуса” Васильева, и не может проходить безболезненно. Но, судя по реакции публики на премьере “Моцарта и Сальери”, зрители рады возвращению режиссера из многолетнего затворничества и возвращению в нашу жизнь театра, где не все исчерпывается внешним адюльтерным сюжетом. То есть публика, как бы ни пытались опровергнуть это мнение многочисленные и успешные антрепризы, радуется сложному театру .
Как много надежд связывали с новыми силами во главе старых московских театров! Александр Ширвиндт в Театре сатиры, Вячеслав Долгачев в Новом драматическом театре, Роман Козак в Театре имени Пушкина, Андрей Житинкин в Театре на Малой Бронной... В последний день 2001 года к ним присоединился Сергей Арцибашев, который возглавил Академический театр имени Маяковского.
О работе Арцибашева на новом посту судить рано: до конца сезона он успел раз или два показать новую версию “Женитьбы”, где занял немало лучших актеров звездной труппы “Маяковки”. Долгачев, который принял театр еще до начала сезона, как-то сразу “лег на дно”, так и не выпустив за год ни одного спектакля (хотя говорят, что в провинции уже видели обещанную им премьеру — “Профессионалов успеха” Александра Гельмана; но — если верить тем же слухам — главные роли в спектакле играют приглашенные народные артисты Лев Дуров и Борис Щербаков).
Удачно прошел сезон у Романа Козака: на двух сценах вышло шесть или семь спектаклей, две премьеры в филиале театра идут “на ура”. Сначала сам Козак поставил там японскую комедию “Академия смеха”, где занял Андрея Панина и Николая Фоменко, потом Кирилл Серебренников взял пьесу скандально знаменитого англичанина Марка Равенхилла “Откровенные полароидные снимки”. В обоих случаях перед началом у входа в театр стоят перекупщики, билеты у них стоят по полторы тысячи. “Я постараюсь доказать, что театральное событие не всегда проходит при полупустом зале и что коммерческий успех хорошему спектаклю не противопоказан”, — примерно так формулировал свою художественную программу Роман Козак. И вот — доказывает.