Рус попеременно с Брионией каждые два часа. Если при этом появились головные боли, то принимать Белладонну и Калькарий Карбоникум 6. Главное же средство — Арника 3 и растирание больных мест оподельдоком.
А игра у них была: Настя руку подставляла, а он, Женечка, об эту руку лобиком бодался. Но он ей так и не скажет про “бычье сердце”. Она умерла в тридцать втором, весною… А он не зачах от тоски, как грозился ей и предрекал себе, он уже увлекся минералогией, которая явилась ему в том же отцовском кабинете с плюшевыми шторами; нужно было только однажды, листая любимые энциклопедические словари, Брокгауз — Эфрон или тот же Гранат, брезгливо поморщиться от чрезвычайно точно переданного трудолюбивыми штришками изображения отделенной для опытов суставчатой лягушачьей лапки и тут же перевернуть махом десяток страниц, чтоб увидать на жирных цветных вкладках с лепестковою почти, папиросною бумагой блистающее чудо. В самом перекатывающемся звуке звонких согласных было уже таинство положительных и отрицательных кристаллов — бериллов и апофилейтов, эпидотов, ортоклазов и блеклой медной руды, а также всевозможных турмалинов, топазов и загадочной роговой обманки. Простой луч света, вступая в кристаллическую структуру испанского шпата, разделялся на два луча — обыкновенный и необыкновенный, а псевдоморфозы превращений и неправильные симметрии сушили горло, как от любви или ангины. Свечение призм Николя для исследований кристаллов в сходящем свете, ряды таблиц, классификации или особые приборы — изобретение какого-нибудь немецкого профессора прошлого века, и тут немцы преуспели! — все утверждалось в голове подростка просто и ясно — с бухгалтерской точностью Бенедикта Захаровича, хотя и не без фантазийных обольщений Иды Ладонежской.
XIV
Морозный туман поглощает, съедает город; улица за улицей, переулок за переулком исчезают в тумане. Это навсегда тает снег прошедшей зимы, и сумрачная влага холодит стены домов, вызывая тоску и бессонницу.
Укоряется секретарша Лариса Ивановна. Она не в розовой кофточке, розовые кофточки или белоснежно-крахмальные — только для службы, а Лариса болеет в голубой, кружевной и заграничной комбинации; привез из Германии муж, кучу тряпья привез, но потом бросил верную Ларочку из-за подлой вэ пэ же. Военно-полевой жены. Война есть война, мужчина — мужчина, а этот пентюх вернулся домой, потом сбежал: у его вэ пэ же в далеком Кировабаде родился ребенок. И как только ляжет спать Лариса Ивановна, обуютится под атласным немецким одеялом, так сон прочь, да еще чешутся пятки. Зачем она напялила громоздкие уроды, тяжелые отечественные боты, на лаковые лодочки из Чехословакии? Снег у метро, правда, такой грязный, не пройти, а в резиновых ботах потеют ноги. Но, может, это из-за неумеренного пользования пемзой? Хотела гладкие пяточки, а теперь страдает от мерзкого зуда. И еще Ларисе Ивановне пора на службу. Выписали Ларису Ивановну, бюллетень закрыли и печать поставили. Так промолчать или нет? Ведь не знала, что так повернется! В то утро Лариса одна была во всем их Управлении — ни Алексея Павловича, ни Лючина, вообще никого, только вохровец внизу; начальники к девяти не ходили, служащая братия тоже не спешила, поскольку Сам почивал; все, кому надо знать, знали: Хозяин встает поздно! Это для рабочих гудки гудели да колхозников на работы подымали, но Лариса — она не к девяти, конечно, но к десяти точно на месте, чтобы бумажки разложить, нужное перепечатать, а тут, не успела губки подкрасить несмываемой рижской помадой, звонок: министерство требует карты, и уже через полчаса солидный такой на пороге, даже на курьера не очень похож, восточного вида, с усиками. А вот расписки не взяла, и даже Алексея Павловича забыла предупредить, потому что в глазах мельтешилось, заболевала Лариса. Но звонок-то был точно министерский, голос из секретариата знакомый, назвали по имени-отчеству, да никакой посторонний мимо охраны бы не прошел, а дома температуру смерила: почти тридцать девять. Но не могла подумать, что через пару дней уже сам Скробов у Алексея Павловича потребует карты, которые Лариса Ивановна своими руками отдала. Курьеру и отдала. А если тот и не курьер? А кто же тогда? Поэтому и горят пятки, и щеки горят. Надо было сразу повиниться, а теперь Алексей Павлович пропавшие карты ищет да Ларису ждет на подмогу. А Лючин с его памятью въедливой, наверное, уже сам шуровал по шкафам. Звонить в секретариат Скробова и с кем объясняться, что спрашивать? Но почему она не попросила того, с усиками, расписаться? Хотя, сдается Ларисе Ивановне, может, для нее самой лучше, что карты сложила аккуратно в папочку, ленточки на бантик завязала и своими руками отдала.