Молния бьет в моллюска, тот в ужасе
Створки захлопнул, и молния вьется вокруг
Глаз ее, те превращаются в жемчуг:
И, светясь, уходила ко дну Красного моря ракушка,
Спускалась к обломкам Рамсесовых колесниц
И костер наготы во тьме светит,
И он разгорается в полную силу, костер наготы,
Цвета водорослей власяница вонзается в плоть,
И Исайя-пророк говорит при потоке,
Бегущем с вершины Хермона, где горнолыжный курорт,
Говорит о пустыне взыгравшей и возвеселившейся,
Пахнет акридами и диким медом, инжиром раздавленным
И ремешками сандалий, и он говорит
О цветущей пустыне, стоит в светоносном потоке
Над глинисто-желтой водой, и волна — волосок к волоску,
И сандалий ремни, волокнистая бездна с глазами ундин,
На дельфинах летящих верхом — на дельфинах, тритонах,
На гадах морских, шелест крыльев, свеча подо льдом и вода,
Отверзаются очи слепых, и веселие вечное над головами их,
И водворение сиринов, пенье над глинисто-желтой водой
Свет, говорили, кто видел, свет озарил все окрест,
И все бывшие там устрашились: огонь исшел из Иордана,
И ночью белели, намокнув, сорочки в лучах
Прожекторов в Ярдените, и я в иордани
Рубил корку льда напрестольным крестом, и светила
Фара пришедшего в полночь за мной снегохода, и воды сии
Я просил освятить, и светилась жемчужница, идя ко дну
Красного моря, светились обломки твоих дирижаблей,
Твоих субмарин, Леонардо, твоих, фараон, колесниц
В бесперспективном пространстве
Март и вся в перьях огней большеротых,
Вся в перьях огней городских — не Саратов ли? —
Улица, луковицы куполов под дождем и ундины, ундины
Из аква- и ультрамарина, из глины, свистульки из глины
И лампы бельмо над двухъярусными кораблями,
Колючка в воде, продувное потешное войско, но спи,
Спи, художник! Русалки воскликнули вау!
Взмывая на взмыленном гребне, и скрылись. Пропела сирена
В зимнем дворе — волчьей яме двора. Тихо в лесу.
Одиссей хитроумный уснул на корме,
Золотое прозрачное семя пустив по воде,
По висячим садам чаровницы. Давай, та сказала, умрем,
На постели белея, и было от снега светло
Гераклит говорил: человек, как умрет и погаснет глаз образов,
В радостной ночи в себе зажигает свет дня — спи, художник!
Смотри, как пылает твой дом восходящего солнца —
Полярный Урал Сальвадора Дали на границе оккупационной
Зоны Альянса и отошедшей Китаю Сибири:
Мед облаков, кровь с молоком и мед облаков —
Взорванная голова, переполненная облаками,
Архитектурными их превращеньями, их ледоходом
В бесперспективном пространстве,
И ваза, растущая, не завершаясь во времени,
Ваза полуденной рыночной площади, полной фигурок —
Не босоногие ли кармелитки? —
И звенья цепочки плавают, переливаясь,
Над островками Тишинского рынка,
И, дочь Восточного Ветра со станции Котлас,
Ты возвращаешься к снегу арктической тьмы
С ее передвижными лучами,
Словно идут на ходулях всю ночь над нами
Дымчатые исполины
Пузыри, пузыри и шары Монгольфье
Чьи трусы и рубашка лежат на песке? Пропоют ли ему
Вечную память? Прославят ли храбрость безумца в церквях?
Как говорил Златоуст: что мне до неба, когда во мне Тот,
Кто больше неба? Что мне до ваших бирюлек
И брюликов? До вечеринок на Ретро FM
И канала “Союз”? Вскрывают посредством трепана
С пилообразными зубьями или другого сверла
Кость, лоскутки мягкой ткани, тюльпан извлекают
Или кувшинку-нимфею. Или дороги Смоленщины
И козьи тропы в горах, звездные карты
С поправками русского мальчика —