Глупости мальчика сохнут на ветке чинары
В зарослях дикорастущего света, который есть тьма.
Превратился ли он в журавля, тот полковник?
Глупый полковник, стоящий в расстегнутых брюках,
Мысль его бьется как в тесной печурке огонь:
Согреших, честный отче! Я мстил ей за наших ребят…
А чего? Пусть докажут! Журавль прилетал.
Превратился ли он в журавля, тот полковник?
Четыре простые пробоины в черепе у командира
Наспех в глину зарытых мочалок,
Серебряный дождь-мойдодыр
И никто не плывет по опасной реке.
Пузыри, пузыри и шары Монгольфье,
Земляника пылающая и другие летательные аппараты-купавы,
Цветут сто цветов, сто воздушных шаров
Поднялись над лагуной с тростинок над отмелями золотого
Сна дембелей: золотятся останки моста
Над Васьюганкой, и рельсы под солнцем — две волосинки
Над золотом быстрым, быстрым живым серебром,
Школьники ходят по ним за морошкой. Звали ее Мерзлякова
Алла. И водку закусывали строганиной после 730-ти
Дней в сапогах одноклассники у Мерзляковой:
Ты отключился, а с остальными — сразу с двумя —
Кто б мог подумать? — о, зимние, детские, птичьи
Сады наслаждений, где миллион алых роз!
И цветные тряпицы сбегают с воздушных могил в ивняке —
Люльки детей мерзлоты, колыбели в снегу —
Стоит ли видеть в них струнные? В полой кости —
Флейту сатира с содранной кожей? Стоит ли видеть
Псалтири, киноры на ивовых ветках в могильной
Яме воздушной, стоит ли видеть ее оркестровой
Ямой? Графика школьная в обледеневших
Щелястых отхожих местах — что ж, Иоанн из Дамаска
Золотарем потрудился, чем и купил себе право писать:
Богородица старцу явилась, ты что, мол, скала, старик,
Ты кого в выгребные отправил
Ямы? Но не была ли работа
Ассенизатором для Иоанна
Дамаскина чем-то вроде
Инициации? И операции той же
По удаленью тюльпанов — глупых камней?
Озеро вскрылось, и взору явился
Куст краснотала в убитых чирках:
Всё в брусничном соку было плотное, водоупорное уток перо;
Защемленные ветками шеи, и то ли дробина тогда водяную
Ранила мышь, то ли кто, наступив, раздавил мозжечок,
Но волчком она так и ходила по панцирю утренней —
В солнце сыром — наледи, так и кружилась в водовороте
Раздавленного мозжечка, солнце всходило,
И апельсин, что мы съели тогда с Мерзляковой,
Я чистил и корки пускал по воде
Черт
Покровская Ольга Владимировна родилась в Москве, окончила Московский авиационный институт по специальности инженер-математик. Работает в службе технической поддержки интернет-провайдера. Прозаик, печаталась в журнале “Знамя”. Живет в Москве. В “Новом мире” публикуется впервые.
Автомеханику Илье позвонила сестра Валя — в разгар рабочего дня, когда они с коллегами, почесывая затылки, раздумывали, как заварить пробитый бензобак. Илья не любил, если ему звонили на работу, потому что руки были заняты, и семья выходила на связь, как правило, в обеденный перерыв. Звонок в рабочие часы значил нечто экстренное. Нахмурившись, Илья вытерся о тряпку, долго искал телефон в кармане, а когда увидел, что звонок от Вали, первым побуждением было загасить сигнал. Но чувство долга взяло верх, и он взял трубку.
— Алло! — сказал он недовольно. — Что случилось?
Валя захлебывалась в истерике:
— Приезжай! Приезжай немедленно!
Илья испугался, что ее грабят или заливает квартиру… или, не дай бог, она сломала шейку бедра и грядет множество проблем.
— Что случилось? — повторил он, вздрогнув, и даже мужики обернулись на резкий голос.
— Илюша! Тут черт, у меня черт!..
— Какой? — спросил Илья оторопело. — Где?
— На лестничной клетке! Наверху, под проводами сидит! Настоящий, толстый… мерзкий очень. Рога, пятачок… А утром…