она выбегала с тобой на улицу, взлетала на дерево,
подбиралась ближе.
По одному забирала она стариков.
Одних ты боялся, с другими был неразлучен.
Проводы их одинаково навевали скуку
(вблизи — узнаёшь и эту сторону смерти).
Позже она показала тебе букварь,
чтобы ты мог ее встретить в книгах —
не только в дворовых играх.
…Этот стоял на воротах.
…Тот был всего на год старше.
— А помнишь, вы с ним дрались? — Он всегда побеждал.
— Как это было? — Мне мать сказала... — Я сам все видел!
Очевидцы были в большом почете.
И хотя тебя не было рядом, все, что они говорили,
ты словно бы знал заранее.
Она тебе рассказала.
...............................................
С годами — все глуше голос, но ближе шепот.
Простые слова конечно , вчера и тихий
обдают сердце холодом.
Сама тишина — обольщает…
Истончается телефонная книжка.
Иссушается память. В кругу знакомых — одни прорехи.
Даже самые близкие ей теперь уступают.
Это — время финала:
черной-пречерной ночью
на черной-пречерной улице ,
застав тебя одного,
она подойдет наконец и тихонько сзади
накроет глаза ладошками
девочки, утонувшей, когда вам было —
сколько? где? неужели было? —
и ты стоишь, ты гадаешь —
пойманный мотылек.
Мукоморье
Пережитое
пережеванное
каша
клейкий мякиш
в увечных пальцах памяти-воровки
начетчицы и затевалы
детсадовской
безвкусной
нестерпимо глупой
неистощимой на фантомы
то — посмотри — какой-то темный дом
то дерево
старуха
мальчик
в чужом бреду бормочущий
там — чудеса
там — чудеса
там кто-то бродит
кто-то бродит
все бродит
кто-то
не находит
места
кто-то
и кто-то
долгий
на ветвях висит
Место
В последнее время стали замечать,
что он зачастил в кладовку.
То безо всякой надобности,
как бы между прочим, порой и в шутку,
заглянет на миг — и обратно.
То придумает себе там
какое-нибудь пустяковое дело —
и так это все неотложно обставит,
что бывшие рядом случайно
испытывали неловкость,
а знавшие это за ним —
гадливость.
Он же не допускал вопросов.
Так дошло то того, что он мог
запросто вдруг исчезнуть,
без объяснений, в любой момент,
и все уже знали, куда —
в свою кладовку…
В конце концов
полезли посмотреть —
а у него там
место .
* *
*
Приснилась Лия Георгиевна, Пашина мама.
С ней был кто-то еще из недавно умерших.
Смерть исказила их лица.
Но сон изменил их — гораздо сильнее:
вдруг они стали недружелюбны.
Что-то они говорили мне, за что-то ругали.
И не хотели оставить с собой ни на минуту.
Сон закончился скоро.
Вряд ли он имел отношение к чувству моей вины перед ними:
не были мы близки, и ни в чем я не виноват.
Вряд ли сон был пророческим: