никогда я не славился интуицией, умру не скоро еще,
да и гнали меня, не звали.
Сон был простым — и проста его отгадка:
я боюсь смерти, только и всего.
Техника речи
Переломать все кости в языке —
чтобы говорить свободно.
Одну все-таки оставить —
чтобы не лукавить.
* *
*
если бы у сердца были руки
оно бы тебя удержало
оно бы тебя приручило
но сердце мое безруко
сердце мое дыряво
оно тебя впустило
и вытолкнуло
с кровью
* *
*
Сбор грудной № 2:
листья мать-и-мачехи,
корни солодки,
листья подорожника большого.
Показания. Противопоказания. Побочные эффекты.
Сбор сердечный № 1:
седина матери,
улыбка дочери,
благодатный живот любимой.
Неприкаянность. Гиперчувствительность. Душевный непокой.
Катаклизм
Три дня крутило и ломало,
упругий воздух лупил наотмашь,
дома содрогались в холодных ливнях.
На четвертый стихло.
Но люди…
Посмотрите, что с людьми!
Они просят прощения
друг у друга.
Exegi monumentum
Я памятник. Я сам себе гранит.
Коль скоро время растирает камни
В песок, меня оно не сохранит.
Я весь умру. Сгорят мои слова
И в памяти чужой, и на бумаге —
В осенних парках тихая листва…
Угаснет спор меж прахом и душой —
Я пригожусь обоими по праву
Величины и в сумме небольшой.
Я жил как все. Как всякий, замирал
В толпе — с лица всеобщим выраженьем
(Так минерал похож на минерал
Одной породы). Я всегда мечтал
Быть ниже трав и тише вод безмолвных,
Точнее — ими быть, среди начал
И мира этого прекрасного основ —
Частицей малой, лучше самой малой.
И путь мой к этому блистательно не нов:
Пройти сквозь жизнь и сбросить, как пиджак,
Себя, приобретенного случайно.
А шаг из памяти — то мой последний шаг.
* *
*
…И когда подступает час
произнести самые главные слова,
на человека обрушивается тишина,
в которой всякая, даже совсем
незначительная, мысль
громыхает, как тысяча медных тазов.
Слушая этот шутовской набат,
человек понимает,
что время еще не пришло.
И речь к нему возвращается.
* *
*
серебром высочайшей пробы
звенели слова у меня в руках
говорили о жизни такие вещи
что горело сердце и щипало веки
я посмотрел за окно
а там
золото и туман и дождь
В четвертой семье
Бродский Михаил Яковлевич родился в 1934 году в Одессе. В период оккупации Одессы потерял мать, был спасен семьей известного одесского врача профессора И. А. Кобозева. После войны жил в Москве в актерской семье. Окончил Московский станкоинструментальный институт, работал в автомобильной промышленности. Живет в Москве.
Воспоминания о раннем одесском детстве “Мама, нас не убьют…” напечатаны в № 5 за 2012 г.
новые родители
Поезд медленно шел на север вслед за весной. Я лежал на верхней полке и неотрывно смотрел в окно. Там просыпалась от зимней неподвижности незнакомая мне природа средней полосы России. Темные леса расступались, пропуская поезд. Черный узкий хвост паровозного дыма растворялся в голубом небе. Поля уже освободились от снега; лишь кое-где на северных склонах оврагов чернели его подтаивающие пятна.