— Да вы что там все, охренели, что ли? — выругался я в сердцах и снова прильнул к двери.
Что-то там произошло. Там, снаружи. Что-то такое, что привлекло внимание сопящего визитёра. Я слышал его удаляющиеся шаги, а чуть позже его размытая тень промелькнула в коридоре за стеклоблоками, и послышался звук хлопнувших дверей.
Девушка продолжала плакать, но теперь это были единственные звуки, доносящиеся из коридора. Все остальные исчезли.
Мои руки, сдавленные пластиковыми жгутами, затекли и болели до оскомины в зубах. Ко всем этим злоключениям мне срочно приспичило в туалет. А со связанными за спиной руками можно было разве что сходить под себя. Плюнув на последствия, я лёг на кровать и как можно сильнее раздвинул в стороны запястья. Из груди вырвался стон, а на глаза выступили слёзы. Было до чёртиков больно! Медленно, ёрзая из стороны в сторону, я продвигал связанные руки вдоль ног. Это только в фильме герой исполняет этот номер с невозмутимым выражением лица. А в жизни всё иначе. Процесс этот был мучительным и очень долгим — судя по ощущениям, он длился вечность. Но вскоре мои старания увенчались успехом. Немедля ни секунды, я бросился к отхожему месту, пытаясь на бегу расстегнуть ширинку штанов. Но затёкшие пальцы наотрез отказались мне подчиняться, и я, с проклятиями, выпустил содержимое мочевого пузыря в штаны.
Меня переполняли стыд и ярость. Я зарычал, словно дикий зверь, и стал неистово колотить ногами по двери, извлекая из памяти все усвоенные мной за долгие годы своей жизни ругательства. Нашедшее на меня исступление завершилось столь же внезапно, как и началось. Я бессильно сполз по стене на пол и закрыл глаза. Вскоре мне удалось взять себя в руки, и ко мне снова вернулась способность рационального анализа. Я взглянул на свои запястья. Пластмасса — это не железо, её можно срезать подручными средствами. Осмотревшись по сторонам, я остановил взгляд на острой бетонной грани, являющейся частью умывальника.
«Должно сойти», — подумал я и, кряхтя как старик, стал подниматься на ноги.
За дело я взялся с остервенением. Энергично водя жгутами по шероховатой поверхности бетона, я не обращал внимания на возникающие при этом кровоточащие порезы на запястьях и на тыльной стороне ладоней. Вскоре послышался треск, и мои окровавленные руки плетьми повисли вдоль тела.
— Вот так вот, — крикнул я охрипшим голосом в сторону камеры, и если бы смог, обязательно показал бы своим мучителям средний палец. Но руки по-прежнему мне не подчинялись, и вместо того, чтобы тратить энергию на бесполезные жесты, я стал их медленно разрабатывать. Когда в них снова запульсировала кровь, нещадно обжигая кончики пальцев, я не удержался от сдавленного крика. Боль постепенно утихала, но я ещё долго растирал руки, чтобы почувствовать окончательное облегчение. За всё это время, несмотря на произведённый мною шум, меня никто не потревожил. В голову на мгновенье закралась надежда, что всё произошедшее оказалось лишь страшным сном, но глубокие порезы на запястьях и вонь мочи быстро развеяли мои заблуждения.
«Ах да, моча!» — вспомнил я, взглянув на свои подмоченные штаны. Такого со мной отродясь не случалось.Решив, что рано или поздно мне всё равно придётся показаться на людях, по крайней мере я в это очень надеялся, я разделся догола и, закинув одежду в раковину, принялся её стирать. На идеальный результат надеяться не приходилось, здесь не было ни мыла, ни тёплой воды. Но стирал я тщательно, будто бы от этого зависела моя дальнейшая судьба.
— Эй, — раздался уже знакомый девичий голос, — меня кто-нибудь слышит?
Я выключил воду и прислушался.
— Вы, вы меня слышите, верно? Прошу вас, не молчите, я знаю, что вы меня слышите, — продолжала девушка умоляющим голосом. — Скажите хоть что-нибудь!
— Я тебя слышу, — еле прохрипел я. Сказывалось моё недавнее звёздное выступление.
— Слава Господу! — в голосе прозвучало облегчение. — Я Мария, а как звать вас?
Только этого мне и не хватало — заводить сомнительное знакомство с непонятным субъектом, да ещё и в застенках пражского СИЗО. Своё имя мне называть совершенно не хотелось. Я, переворошив в уме все свои детские прозвища, сразу забраковав Пятачка, выкрикнул более-менее приемлемое.
— Матрос.
— Матрос, — повторила девушка, словно пробуя это имя на вкус. — Странное имя. Не чешское?
— Верно, — ответил я.
— А вы откуда?