Усталый майор сидел в шезлонге прямо под открытым небом, закрыв глаза и вытянув гудящие ноги. Выстуженные высотой летные ботинки на меху с высокими голенищами превратились в железные подковы, стянувшие стопы, но снять их было выше его сил. Два вылета, несколько атак с пикирования. Такое даром не проходит даже для прирожденных пилотов, к которым, без сомнения, он причислял и свою персону.
Майору было тоскливо и грустно, питали его сумрачный настой отнюдь не боевые неудачи. И даже не грядущий новый вылет, неизбежный, как гибель капитализма, которой он уже несколько лет по мере сил способствовал…
Знаменитый летчик, участник антарктических экспедиций, испытатель новой техники. Человек, причастный к разработке тактики применения пикировщиков и сам отличный пикировщик. В эту эпоху быстрых карьер следовало ожидать, что Ганс Ульрих Рунге со своим опытом и багажом знаний уже сегодня командовал бы авиагруппой, не меньше.
Но не командовал. И непреходящая память об этом, а главное — о причинах, отравляла Рунге каждую прожитую минуту.
Одна неудачная бомба, один дешевый репортеришка, даром, что из честного «Немецкого военного обозрения», а не из продажной буржуинской газетенки… Немного страсти пишущей братии к дешевым сенсациям. Вот и закончилась карьера аса.
Одно время Ганс Ульрих даже подумывал оставить авиацию. Попроситься в пехоту или перейти на флот. Но старина Рихтгофен, лучший ас Первой мировой, прошедший огонь, воду и медные трубы, теперь командовавший Второй воздушной армией, запретил даже думать об этом. «Сынок, — сказал прославленный авиатор, — ты еще молод. Вся эта вода рано или поздно схлынет. Потерпи, Германии сегодня как никогда нужны хорошие пилоты». И Ганс остался, сменив Пятую воздушную на Вторую.
Послышались шаги. В ушах Рунге до сих пор звенело от рыка мощных моторов, но слоновий топот Остермана не услышать было невозможно. Полковник Карл Остерман, один из очень немногих командиров, которых Рунге глубоко и искренне уважал. В том, что авиагруппа еще летала на задания, не превратившись в безобразную груду металлолома, была немалая толика стараний Карла.
— А, Рунге? Как ты у нас, дружище? Вижу-вижу, устал, отдыхаешь.
Остерман тяжко опустился в стоявшее по соседству кресло, вздохнул и посмотрел на небо. Рунге даже не открывал глаза. Не хотелось. Единственным желанием в жизни давно стал сон. Но об исполнении этого желания пока приходилось только мечтать. Да, и еще в ад всех журналистов. Из «Обозрения» — в первую очередь.
— Есть работа, — обнадеживающе сообщил Карл. — Ты ведь любишь работу?
Глаза все-таки пришлось открыть. Так хотелось полежать еще хотя бы полчаса. Потом сходить в столовую, заказать штрудель и есть его, есть, есть, пока в желудке не останется ни капельки свободного места…
— Да, и чтобы непременно потруднее, — произнес Рунге.
— Тогда пошли.
В домике, служившем импровизированным штабом эскадрильи и залом совещаний, было сухо и тепло, даже жарко, ноги потихоньку оттаивали. Остерман деловито и быстро разрисовывал спиртовым стилом и без того исчерченную во все цвета радуги потрепанную карту.
— Только что получили телефонограмму из штаба. Есть такое поганое местечко в проклятой Голландии — Хертогембро. Сегодня с утра в его районе был выброшен парашютный десант. Недавно они выходили на связь. Парням удалось захватить мост через Маас. Час назад туда летали разведчики. Вот здесь, — полковник достал карту и обвел участок местности жирной синей линией, — отходящие французские части, силами не менее полка. У десантников много раненых, на исходе боеприпасы. Нам нужен это мост. А им нужна наша помощь, в первую очередь боеприпасы. Ну и еще немного медицина. Ночами бьет ненормальная холодина, второй день, представляешь, сколько из раненых не доживут до утра? Хоть пару одеял им скинуть.
Рунге даже кивать не стал.
— Насколько я понимаю, план удара уже готов?
— Какой там план. Сплошная импровизация, — почти горько ответил Остерман. — Твое звено, звено Карла и Фридриха. Базеля придется оставить дома. По нему очень круто прошлись зенитки.
— Видел, а что со штабом?
— Штабное звено в ангарах, гайки перебирают.
Рунге понимал старого лиса. Сегодня авиагруппа летала в составе усиленной эскадрильи. Но задачи перед ней ставились, как перед полноценным, укомплектованным по штату подразделением. И если бы Остерман не загнал штабное звено в ангары крутить гайки, могло статься, что завтра лететь бомбить пришлось бы на приписанном к части самолете связи, хотя какая там бомбежка. Летал бы Карл с именным пистолетом и лупил из него по французским колоннам.
Нарисованная воображением картина показалась Рунге столь комичной, что он заулыбался. Остерман истолковал улыбку по-своему.
— Вообще хорошо, что набралась девятка. Мы думали поначалу, что придется слать шестерку. А тут гляньте-ка, и Рунге, и горючего в баках у него достаточно. Сейчас дозаправим, подвесим бомбы и полетите. А вот теперь взгляни сюда…
Пока полковник детально расписывал задание, Ганс в очередной раз порадовался, как ему повезло с командиром. Что бы кто ни говорил о старом хрыче и замшелом пне Остермане, помнившем на пару с Красным Бароном еще «Битву Четырех», фраза про произвольную импровизацию была явным преувеличением. В условиях самого жесткого цейтнота этот хитрый померанец снова ухитрился составить мало-мальски приемлемый план, не записывающий заведомо в приемлемые потери всю группу.
— Вот смотри. Это Хертогембро. Нам с тобой оно даром не нужно. Сориентируешься по Маасу. Вот тут — наши парашютисты. Здесь — французы. Разведчики что-то говорили о танках в лесочке к востоку от наших позиций. Может, они есть, может, нет. Бей по всему, что движется. В районе наших позиций свяжись со станцией наведения. У десантников есть наш офицер, позывной — «Гамбург». Он оттуда родом.
— Прикрытие будет? Может, хоть русские помогут?
— Они скорее вас посшибают, как здорово у нас налажено оповещение, не забыл? Да и нет их рядом. У Советов какая-то неописуемая жуть под Руаном, говорят, галльский петушок собрался с силами и за три дня в угли спалил им две мотодивизии, не считая прочей пехтуры. Фронт рушится, и вся русская авиация спешно стягивается туда. Но без прикрытия мы тебя не оставим. А вот и Флигель бежит. Чем не прикрытие?
Рунге посмотрел на несуразную фигуру адъютанта командира авиагруппы. Несмотря на неполные тридцать лет, тот уже успел отрастить пивное брюшко, а в сочетании с тонкими конечностями смотрелся комично. Зная его пристрастие к пенному напитку, пилоты прозвали лейтенанта «бегающей бочкой». Однако, несмотря на это, во всем, что касалось дела, Флигель был безупречен. Других Остерман не терпел и не держал.
— Ну что, Флигель, готов лететь с Рунге? Могу тебе крылья нарисовать, будешь «спитфайры» ими распугивать.
Остерман позволил себе короткий смешок.
Красный запыхавшийся Флигель, пытаясь восстановить дыхание, подал ему исписанный каракулями помятый листок. Карл скривился так, будто ему подали только что использованную по назначению газету продажных империалистов, одел перчатки и, выражая всем видом крайнюю брезгливость начал читать.
— Ну что это за писанина, Флигель? Где тебя учили так подавать рапорты командиру?
Флигель наконец отдышался.
— Разрешите доложить товарищ полковник!
— Разрешаю.
— Дозвонился до истребителей. 24-я дивизия готова прикрыть наши бомбардировщики!
Проскакивающая порой излишняя торжественность в докладах была еще одной, помимо пива, слабостью Флигеля. Рунге беззвучно пошевелил губами, сдерживая привычное ругательство.
— Молодцы, что готовы. То есть, если смогут подняться, по дороге не встретят ангелов матушки Виктории и вообще найдут моих слегка оборванных птенцов? Тогда-то они непременно прикроют?