— Если ты для кого-то и опасен, то только для себя самого, Рич, — сурово заметил я, однако встать с пола не рискнул: «вертолёт» до сих пор угрожающе гудел. — Ты только подумай, в какую угодил переделку: сбежал с базы, попал в лапы к «Чёрному Квадрату», стал жертвой генетических экспериментов Ники. — Я пытался говорить спокойно и расслабленно, чтобы Рич почувствовал моё превосходство, но получалось далеко не идеально, ведь эмоции внутри бурлили, как вода на огне.
— Она ускорила рост моего организма, чтобы я как можно быстрее стал Новым Лидером и вступил в борьбу со всеми вами! — бросил Ричард, наградив меня ядовитым и презрительным взглядом. Я пытался разглядеть в его глазах что-то родное и теплое, но тщетно. Ребенок меня ненавидел — глубоко и искренне. Мой приёмный ребенок, которого я поклялся любить и оберегать.
— Видишь ли, расклад несколько изменился, и теперь мы с тобой всяко по одну сторону баррикад, нравится тебе это или нет. — Я изо всех старался держаться равнодушно и отстраненно, под стать Ричарду, но эмоции рвались на волю. Как всё-таки тяжела родительская доля…
Я разрывался между стремлением впечатать Ричарда в стену, да так, чтоб из носа полилась кровь, и желанием заключить малыша (а он всегда будет для меня малышом, сколько бы лет на вид ему ни было) в крепкие объятия. Ведь это же мой ребёнок, как можно разговаривать с ним, как с чужим? Но что поделать, если Ричард меня близким человеком признавать отказывался? А ведь было время, и я точно так же вёл себя со своей приёмной семьей, которая желала мне только добра…
— Лично я в этом не уверен. — В данный момент Ричард очень сильно напоминал мне Дэмиса незадолго до его гибели.
— Ты слышал что-нибудь о Едином Галактическом Компьютере?
— Я слышал достаточно.
— В таком случае ты должен понимать, что союз неизбежен.
— Ты тоже должен много что понимать, Локи! — «вертолёт» рванулся вперёд, но замер в миллиметре от моего лица — Ричард вовремя спохватился, что перегибать палку не следует. — Хотя бы то, что мы с тобой — не семья, и никогда не были ей! Никогда, слышишь! Моя настоящая семья мертва благодаря тебе!
— Ричард, послушай меня… — Я сам не знал, что хочу сказать, но мальчик и не дал мне закончить, резко подойдя ко мне и вытянув вперед правую руку, на которой красовалась непонятная надпись — судя по всему, татуировка.
— Язык гелеофториев. Здесь написано: «Я ненавижу Локи!» Эта надпись никогда не сотрется с моей руки, как и её суть не сотрется из моей души. Это навсегда! Ты понял меня? Понял?!
— Да будет так. — Я устало вздохнул, понимая, что убеждать сейчас в чём-либо сына попросту бесполезно — мои попытки доказать его неправоту лишь сильнее распалят его гнев, это я знал по себе. — Но может всё-таки дашь мне пройти?
— Ты будешь сидеть здесь до тех пор, пока мне это будет угодно. — На лице Ричарда заиграла злорадная улыбка. — Мы побеседуем на тему морали, долга и смысла жизни. Ты ведь всегда хотел почитать мне нотации. Начинай свою проповедь, старик, я с интересом тебя послушаю.
Меня впервые в жизни назвали стариком, и это на мгновение ввело меня в ступор. Но только на мгновение. Секунду спустя я уже знал, что делать — колючий и ершистый мальчишка не оставлял мне выбора.
— Так слушай же! — одно невербальное усилие, и летающая машина взрывается, подчиняясь моей воли. Ричард лишился своего главного оружия и был вынужден отойти на несколько шагов, давая мне возможность встать на ноги. — Я сильнее тебя, Рич. Намного сильнее! Я владелец магического артефакта, и не тебе, безмозглому ребенку, чинить мне препятствия! Ещё раз ты попробуешь нанести мне вред, и клянусь, тебя постигнет участь этой летающей железки! — Пересмешник ярко вспыхнул, создавая вокруг меня цветной сверкающий ореол. Я знал, что со стороны это смотрится очень эффектно и впечатляюще. Этот приём незаменим, когда хочешь продемонстрировать свою силу, не нанося реального вреда.
Демонстрация сработала. Ричард в страхе попятился назад, не переставая при этом озлобленно скалиться.
— Я этот вертолёт два дня собирал! — крикнул он, прежде чем вновь исчезнуть за поворотом. — Ненавижу тебя! Ненавижу!
— Идиот, — устало произнёс я, даже не зная, кого, собственно, имею в виду: то ли Ричарда, который уперся, словно баран, то ли себя — не смог образумить ребенка.
Разговор с подростком нанёс мне тяжелую душевную рану, но вместе с тем и подарил некоторое облегчение: по крайней мере, Ричард жив и здоров, а это уже немало. Ну почему, почему мне не удаётся найти нужные слова, которые нас хоть на немного сблизят? Как же всё-таки больно, когда тебя ненавидит твой собственный ребёнок…
========== Тёмный ритуал ==========
«Как же все-таки больно…» — эта мысль не оставляла меня даже после того, как я лёг в изоляционную камеру и поставил таймер ровно на семьдесят два часа. Автоматика работала таким образом, что камера не откроется до тех пор, пока не истечет указанное время, и поначалу мне, если честно, даже было немного страшно. Но со временем этот страх притупился, как притупились и все остальные чувства — психологическая усталость, ненависть к Компьютеру, досада из-за разногласий с Ричардом, тревога за маму и боль от потери Даны…
«Как же все-таки больно…» — крутилось у меня в голове, но с каждой минутой эти слова всё больше и больше утрачивали свой смысл, ведь внутренней боли я уже не ощущал — так действовала изоляционная камера, специально предназначенная для обряда Очищения.
Я глядел на белую лампу, прикрепленную к верхней стенке камеры, и чувствовал, как вслед за эмоциями начинают постепенно растворяться и все мои мысли. С каждой минутой сосредоточиться на размышлениях становилось всё труднее и труднее: нужные слова и образы разбегались, как тараканы. Я даже утратил представление о времени и не мог сказать, как долго лежу в камере. Да меня, по правде говоря, и не волновал этот вопрос. Меня вообще ничего не волновало. Даже скуки от томительного бездействия, вопреки всем моим ожиданиям, не ощущалось. Я словно бы впал в некий транс и перестал чувствовать себя частью этого мира. Я словно бы покинул реальность… Очень странные ощущения, и до конца объяснить их тем, кто сам в своей жизни не испытывал ничего подобного, наверное, не представляется возможным. К тому же, этот транс запомнился мне очень плохо и размыто, как обычно запоминаются сны. Относительно нормальные воспоминания начались только тогда, когда крышка изоляционной камеры открылась, и у меня в голове прозвучал холодный и властный голос:
— Поднимайся. Время не терпит.
Казалось бы, встать на ноги — чего уж проще. Но проблемы у меня начались уже на этом этапе: конечности ужасно затекли и отказывались повиноваться. Ну ладно, конечности, это ещё терпимо. Главная беда была в том, что не возвращалась способность к мышлению: я почти не соображал, что происходит вокруг меня.
— Это нормально, — пояснила Ника, помогая мне подняться. — Именно таков и был предполагаемый эффект от обряда Очищения. Твой разум чист, и посторонние мысли не помешают тебе работать с одной из самых опасных аномалий.
«Одной из самых опасных…» — эти слова обязаны были меня встревожить и даже напугать, но я не почувствовал ровным счетом ничего: эмоции ещё тоже не пробудились.
Координация движений у меня поначалу жутко хромала, совсем как у Джареда, когда он только освободился от власти Компьютера. Я постоянно натыкался на стены и другие препятствия и, если бы меня не сопровождала Ника, имел бы все шансы так и не дойти до конечного пункта назначения. Наверное, похожие ощущения испытывает сильно пьяный человек или, может быть, даже наркоман.
Но вот наше путешествие закончилось, и мы очутились в огромном зале, который был абсолютно пуст, не считая изоляционной камеры, точь-в-точь такой же, как моя, которая стояла точно по центру, и огромной чаши неизвестного мне назначения.