Манфред прошел в спальню, приблизился к постели и склонился над племянником. Мертвое лицо Пауля было довольным до жути, словно рыжая девка затрахала его до смерти. Чародей подкрутил кончик бородки, сунул трость под мышку и бесцеремонно оттянул веко племянника, заглядывая в остекленевший глаз. Знакомых признаков яда примо антистес не заметил.
Он уже было разогнулся, но вдруг принюхался. Манфред склонился еще ниже, приоткрыл Паулю рот. Хоть и не сразу, но чуткий нос первого мастера Ложи распознал едва уловимый, почти не слышимый, редкий даже в его практике запах. Запах миндаля и корицы.
Хал-нисиан. «Сон забвения», первым делом убивающий мозг.
Манфред быстро глянул на мертвую любовницу Пауля. Слабая надежда сразу же пропала, едва чародей обратил внимание на низ ее живота, на склеившиеся от засохшего семени волосы на лобке. Девка умерла, не успев подмыться. Тоже приняла хал-нисиан и активно скакала на любимом племяннике, чтобы ускорить эффект яда. Оба лишь на минуту прикрыли глаза, незаметно для себя провалились в сон и уже не проснулись.
Манфред раздраженно поморщился. Фридевига вызвала его два часа назад. К тому времени Пауль и его любовница были уже час как мертвы. Даже самый опытный некромант не вытянет из них ничего существенного.
— Фрида… Фрида… — тяжело вздохнул Манфред, вернувшись в коридор. — Как ты допустила это?
Фридевига обняла себя под грудью, безразлично посмотрела на брата и не ответила. Плечи заметно вздрогнули.
— Кто его подружка? — Манфред кивнул на спальню. — Ты хорошо ее проверила?
Чародейка вновь промолчала.
— Нехорошо, — протянул Манфред, барабаня пальцами по навершию трости. — Я бы сказал, очень плохо. Фрида, — он глянул на сестру исподлобья, — я же предупреждал, чтобы ты не тянула. Но нет, тебе не хотелось давить на любимого сыночка! Лучше трахать с ним на пару шлюшек из личного маминого цветника. Вот он, результат, Фрида, ты довольна? Если бы ты прижала паршивца или, раз уж материнское сердце не может терпеть, позволила мне…
Эхо звонкой и хлесткой пощечины оборвало Манфреда и разнеслось по пустому коридору. Чародейка тяжело, шумно задышала, затряслась, сощурилась, в аквамариновых глазах запылала ненависть и холодная ярость.
Манфред ощупал щеку языком изнутри, погладил ладонью.
— Справедливо, — отметил он, с пониманием кивая. — А теперь, если ты кончила истерику…
Манфред жестко перехватил ее руку у самого лица.
— Нет, Фрида, — холодно сказал чародей. — У тебя есть право только на одну пощечину. На вторую я отвечу. Никогда не забывай об этом.
Госпожа консилиатор вырвалась, задрожала, прикрыла ладонью лицо и отвернулась.
— Возьми себя в руки, — приказал Манфред. — Пауля ты не вернешь. Из его разлагающейся головы уже ничего не вытянешь. Нам остается только сесть и подумать, что со всем этим делать. Пойдем, — чародей коснулся плеча сестры, — попьем чаю с лимоном. И поговорим.
Фридевига, пряча лицо, повернулась, протянула руку к кисету, лежавшему на подоконнике возле пепельницы.
— А это, дорогая моя сестрица, — Манфред мягко сжал ее ладонь, — оставь-ка лучше здесь. Тебе на сегодня хватит.
VI
— Пауль мертв, — медленно проговорил чародей, откинувшись в мягком кресле с высокой спинкой.
Фридевига глянула на него поверх чашки с парящим чаем.
— Сколько еще раз, Манфред, — тихо сказала сестра, — ты это повторишь?..
Чародей подался вперед:
— Ровно столько, сколько потребуется, чтобы ты приняла это и смирилась.
— Думаешь, мне станет легче?
— Мне нужно, чтобы ты начала трезво соображать.
— Я всегда соображаю трезво, Манфред, — возразила Фридевига.
— Да ну? — едко усмехнулся примо антистес, подставив кулак под подбородок.
Чародейка стиснула дрогнувшими пальцами чашку, чай замерз, покрываясь ледяной коркой. В глазах Фридевиги вспыхнул злой аквамариновый огонь.
— Только посмей сказать мне еще раз, что мой сын мертв! — прошипела она.
— Хм-м-м… — Манфред окинул сестру оценивающим взглядом. — Нет, не посмею.
Болтавший ножками карлик сунул за ухо карандаш, вырвал страницу из блокнота и спрыгнул с кушетки возле окна просторной гостиной. Манфред снова откинулся в кресле, заложив ногу на ногу, и внимательно следил, как Фридевига ставит чашку с перемороженным чаем на столик, разделявший брата и сестру. Это была уже третья чашка, которую постигла подобная участь. Слуги, видимо, были научены опытом и давали взбешенной хозяйке до пяти попыток попить чаю.