Внутри находились только папки с документами. Никаких потайных карманов и ниш в сейфе я не обнаружил, поэтому просто сгрёб все бумаги и перенёс их на рабочий стол. Не успел я ознакомиться с содержимым хотя бы одной папки, как в дверь постучали.
— Войдите, — крикнул я, поднимая взгляд от бумаг.
— Чем занимаешься? — в комнатку вошёл Егор, кладя передо мной несколько листов.
— Разбираюсь, с чем работал Громов лично, никого не ставя в известность, — я потёр лицо руками. — Например, нам, оказывается, официально дали добро на формирование собственного силового блока, но не выделили для этого денег, оставив вопрос на рассмотрение в первом квартале следующего года. А ещё я теперь знаю, что именно Громов тормозил на протяжении двух лет все попытки завести дело на Ромку, когда он, будучи Гараниным, возглавлял свою Гильдию. Вот ведь настырные какие, — я даже покачал головой, — поражаюсь их упорством. Всего поступило тридцать девять запросов, и их все Андрей Николаевич складывал в отдельную папочку и хоронил под грудой остальных бумаг, — я, усмехнувшись, протянул папку Дубову.
— Треть запросов инициировано Клещёвым, — посмотрел на меня Егор, возвращая документы на стол.
— Да, ещё парочку на него накатал собственный отец. Какая же Гоша всё-таки мразь, — я поморщился. — Нет, мои предки мягкосердечием никогда не страдали, но вот до такого они не опустились бы, — и я, повертев в руках папку, бросил её на дело Романа.
— О да, твои предки просто убили бы беднягу, — хмыкнул Егор.
— Это да, но сделали бы это сами, собственными руками, не привлекая посторонних, — я посмотрел на папку и в который раз уже покачал головой. — Остальные запросы оформлены официальными органами, включая наш собственный следственный отдел, — взяв в руки бумаги, принесённые Дубовым, я пробежал глазами по написанному. — Вы всех опознали?
— Практически. Осталось только левое крыло первого этажа, но туда пока трудно попасть, — ответил Дубов, падая на стул. — У меня ни черта не сходится, — выдохнул он. — Я постоянно просчитываю варианты и думаю о взрыве. И у меня никак не получается связать Клещёва с Владом и этим терактом, особенно учитывая, как познакомился Льевски с Вандой, и причастность к этому знакомству самого Клещёва. Но ничего не выходит. Меньше двадцати процентов, что покойный Игорь Максимович ко всему этому причастен.
— Поймаем Влада, узнаем, — клятвенно пообещал я прежде всего самому себе.
Я вздрогнул, когда в воцарившейся на мгновение тишине раздался громкий звук телефонного звонка.
— Наумов, — коротко представился я, отвечая на вызов с неизвестного номера.
— Дмитрий Александрович, — в трубке раздался тихий и какой-то уставший голос Ахметовой. Я заметно напрягся, прислушиваясь к своим собственным ощущениям.
— Что-то с Романом? — задал я вопрос, не дожидаясь, когда она продолжит.
— Ну, можно и так сказать, — немного замявшись, произнесла она. — Операция прошла успешно и его жизни ничего не угрожает. Но… вы можете подъехать, мне нужно с вами кое-что обсудить, — не терпящим возражения голосом произнесла Ольга Николаевна.
— Да, разумеется, — я провёл рукой по волосам. — Как только освобожусь, сразу подъеду.
— Я буду вас ждать в своём кабинете, — с этими словами она отключилась, а я обречённо посмотрел на погасший дисплей, аккуратно кладя телефон на стол.
— Мне нужно в больницу. Ахметова звонила, — пояснил я, переводя взгляд на Егора.
— Я так и понял, — он глубоко вздохнул и потёр переносицу. Вот кому не помешало бы отдохнуть, хотя бы поспать. — Ванда приехала. Открой ей кабинет Громова, чтобы она смогла приступить к работе, как только с духом соберётся. Я ей про Ромку ещё не говорил. Скажу, когда она закончит описывать место.
— Хорошо…
— Дмитрий Александрович, — дверь кабинета открылась после короткого стука, и в кабинет заглянула Рерих. Отложив бумаги, которые всё ещё сжимал в руке, я выпрямился на стуле. — Я могу с вами поговорить? — осторожно поинтересовалась она, заходя в это небольшое помещение.
— Какая трагедия, — протянул Егор. — Мы ещё не обыскали до конца первый этаж, где располагался кабинет нашего психолога. А ведь она не выходила с нами на связь всё это время, и я даже позволил себе испытать робкую надежду, что никогда её больше не увижу, — прошептал он и опустил голову на руки, сложенные на столе.