Едва успел я справиться с этой змеей, как другая, совершенно подобная ей, выползла на меня. Я опять нанес ей сильный удар по хвосту и таким образом одолел и ее. Но отвратительные пресмыкающиеся одно за другим стали появляться еще и еще, и мне стало ясно, что весь этот громадный пень не что иное, как одна живая масса змей, свившихся клубком и, вероятно, зимующих здесь. Одна за другой, они медленно выползали и протягивали ко мне свои отвратительные головы и, конечно, если бы все они появились разом, то никакие силы в мире не могли бы спасти меня от них. Я не мог себе представить, сколько времени будет еще продолжаться эта странная борьба; десятки раз я пытался, покончив с одной из змей, добраться до стенки колодца и вскарабкаться наверх, но прежде чем я успевал сделать шаг к стене, меня уже настигал другой громадный враг, от которого опять приходилось отбиваться.
Я слышал, что Бруно носился, как сумасшедший, взад и вперед по краю колодца с бешеным лаем и всеми признаками крайней тревоги и волнения. Он прекрасно знал, что такое змеи, так как не раз уже страдал от их укусов. Несомненно, что я обязан своей жизнью, в данном случае, лишь тому обстоятельству, что змеи находились в полусонном состоянии и потому не были ни достаточно проворны в своих движениях, ни достаточно энергичны и дружны в своем нападении. Объясняется это, конечно, тем, что было холодное зимнее время, то есть июнь или июль месяц. Я не могу сказать, сколько времени продолжалась моя борьба со змеями, но, наконец, видя, что нападающих больше нет, что все они полегли костьми у моих ног, я принялся считать их. Сделал я это частью из любопытства, частью из желания воздействовать на туземцев, иначе говоря – похвастать перед ними своим подвигом – скромность там, где о ней не имеют никакого понятия, была бы глупостью, мало того, она была бы, безусловно, пагубна для моего престижа среди этих дикарей.
Итак, всего оказалось шестьдесят восемь черных крупных змей, длиною, в среднем, около 41/2 футов каждая. Не помню, чтобы после такой работы я чувствовал себя усталым или утомленным, полагаю, что я был слишком взволнован, чтобы ощущать что-либо подобное. Когда, наконец, я выбрался из колодца, то мы вместе с Бруно поспешили в стан туземцев и созвали их полюбоваться на то, что я сделал. Вид такого громадного числа убитых змей привел их в неописанное удивление, и с этого времени они стали относиться ко мне с величайшим уважением, даже с некоторого рода благоговением.
Рассказ о том, как я убил целое полчище змей, вскоре стал известен на целые десятки миль в окружности, среди различных племен туземцев, все также через посредство дымных сигналов. Для меня же это событие имело то несомненно важное значение, что меня повсюду на моем пути встречали теперь с особым почетом и оказывали всякое содействие во всем, в чем только можно.
Здесь следует заметить, что как бы враждебно ни относились друг к другу соседние племена, тем не менее они поддерживают между собой постоянные сношения при помощи дымных сигналов. Таким путем вести о подвигах и деяниях какого-нибудь вождя с быстротой молнии облетают все соседние племена. Кроме того, здесь в обычае на всех корробореях воспевать свои или чужие подвиги, то есть подвиги какого-нибудь излюбленного героя с неимоверным преувеличением и прибавлением, причем герой или певец неизбежно должен наглядно демонстрировать виденное или содеянное им.
Возвращаюсь к своему рассказу.
Многие места того необъятного пространства, которое мы с Ямбой прошли после того, как покинули ее родину, у берегов Кембриджского залива, были удивительно богаты всякого рода минералами, особенно золотом – и наносным и в кварце.
Однажды, идя по каменистой, гранитной почве вдоль берега одного из заливов, я заметил на земле какие-то красноватые блестящие камни, которые тотчас же признал за рубины громадной ценности. Не имея возможности нести их с собой, я бросил их тут же, на дороге, как совершенно ненужную бесполезную вещь, так как здесь они не имели для меня ровно никакой цены. Я встречал также в большом количестве и олово, но и оно было для меня совершенно бесполезно; способ, посредством которого я узнавал, олово ли это на самом деле, был очень прост: я просто скреб его своим ножом. Что олово! Когда даже громадные куски золотых самородков валялись у моих ног, и я не останавливался и не подбирал их, а если иногда и делал это, то только разве из любопытства. Да и к чему мне было это золото? Что мог я сделать с ним? Я отдал бы все эти слитки за одну щепотку соли. Впоследствии я, впрочем, придумал для этого драгоценного металла весьма полезное употребление, – но об этом расскажу после.