«Сделался большой крик; и, встав, книжники фарисейской стороны спорили, говоря: “Ничего худого мы не находим в этом человеке”».
Синедрион превратился в базар — этого Павел и добивался. В таком хаосе ни о каком суде не могло быть и речи.
«Но как раздор увеличился, то тысяченачальник, опасаясь, чтобы они не растерзали Павла, повелел воинам отвести его в крепость».
Иаков был огорчён — Павел остался жив. А сам Павел ночью получил очередное указание.
«Дерзай, Павел, ибо как ты свидетельствовал в Иерусалиме, так надлежит тебе свидетельствовать и в Риме».
О Риме Павел давно говорил, но моральная поддержка ему не помешала.
«С наступлением дня некоторые иудеи заклялись не есть и не пить, доколе не убьют Павла. Было же более сорока, сделавших такое заклятие».
Теперь ему точно не было смысла оставаться в Иерусалиме. Заговорщики пришли к первосвященникам и предложили план убийства Павла.
«Нынче же вы с синедрионом дайте знать тысяченачальнику, чтобы он завтра вывел его к вам, как будто вы хотите точнее рассмотреть дело о нем; мы же, прежде нежели он приблизится, готовы убить его».
Об этом замысле узнал племянник Павла. Мальчишка побежал в крепость и предупредил дядюшку о заговоре. Павел попросил его сходить к тысяченачальнику и рассказать всю историю ещё раз.
Тысяченачальник внимательно выслушал племянника Павла и посоветовал ему помалкивать. Сам же снарядил отряд воинов и приказал им отконвоировать Павла в Кесарию. И написал письмо тамошнему правителю Феликсу.
«Клавдий Лисий достопочтенному правителю Феликсу — радоваться. Сего человека иудеи схватили и готовы были убить; я, придя с воинами, отнял его, узнав, что он римский гражданин. Потом, желая узнать, в чем обвиняли его, привел его в синедрион их и нашел, что его обвиняют в спорных мнениях, касающихся Закона их, но что нет в нем никакой вины, достойной смерти или оков.
А как до меня дошло, что иудеи злоумышляют на этого человека, то я немедленно послал его к тебе, приказав и обвинителям говорить на него перед тобою. Будь здоров».
Так Клавдий избавился от головной боли. Феликс внимательно прочитал письмо и спросил Павла, откуда он родом. Узнав, что из Киликии, он постановил рассмотреть его дело после прихода обвинителей из Иерусалима. И заключил его в иродовой претории под стражу.
Ирод умер, но его претория осталась! И самое главное — в Кесарии находился Пётр.
«Через пять дней пришел первосвященник Анания со старейшинами и с некоторым ритором Тертуллом, которые жаловались правителю на Павла».
Феликс вызвал Павла. Слово для обвинения почему-то взял Тертулл, а не первосвященник. Ритор — профессиональный оратор, которого нанял Анания.
То ли первосвященник не знал латыни, то ли Феликс не знал еврейского языка, но факт остается фактом — обвинение огласил человек, не имеющий отношения к делу.
Тертулл взялся за дело. Его речь была хорошо продуманной и логически выстроенной. И не очень большой.
«Всегда и везде со всякой благодарностью признаем мы, что тебе, достопочтенный Феликс, обязаны мы многим миром, и твоему попечению благоустроением сего народа. Но, чтобы много не утруждать тебя, прошу выслушать нас кратко, со свойственным тебе снисхождением.
Найдя сего человека язвою общества, возбудителем мятежа между иудеями, живущими во вселенной, и представителем Назорейской ереси, который отважился даже осквернить храм, мы взяли его и хотели судить по нашему Закону. Но тысяченачальник Лисий, придя, с великим насилием взял его из рук наших и послал к тебе…»
Павел осквернял храм? Формальным предлогом его ареста было обвинение в том, что он ввёл туда нескольких греков, сопровождавших его в Иерусалим.
Скорее всего, он этого не делал, ведь, в этом случае, вместе с ним схватили бы и его спутников.
Выслушав обвинителей, Феликс предоставил слово Павлу. Апостол оказался не менее красноречивым.
«Зная, что ты многие годы справедливо судишь народ сей, я тем свободнее буду защищать мое дело. Ты можешь узнать, что не более двенадцати дней тому, как я пришел в Иерусалим для поклонения.
И ни в святилище, ни в синагогах, ни по городу они не находили меня с кем-либо спорящим или производящим народное возмущение, и не могут доказать, в чем теперь обвиняют меня».
Ловко. Павел выводил вопрос из-под иудейской юрисдикции, ему нужно было дать понять Феликсу, что синедрион не может рассматривать его дело. Нужно было упомянуть и пункт об осквернении храма.
«При сем нашли меня очистившегося в храме не с народом и не с шумом. Это были некоторые асийские иудеи, которым надлежало бы предстать пред тебя и обвинять меня, если что имеют против меня».