«Не полезно хвалиться мне, ибо я приду к видениям и откровениям Господним. Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет (в теле ли — не знаю, вне ли тела — не знаю, Бог знает) восхищен был до третьего неба.
И знаю о таком человеке (только не знаю: в теле или вне тела — Бог знает), что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать».
Павел даже издевается. Немного. Даёт понять, что рассказы Иоанна на совести самого Иоанна, но тонко так подмечает, что Богослов слышал неизреченные слова, которые и пересказать-то невозможно. Однако же, пересказал — сумел.
До Апокалипсиса мы ещё дойдём, но сам факт того, что Павел публично подверг сомнению откровение Иоанна, говорит о многом. Пришло время расставлять точки и запятые.
Павел — единственный из апостолов, который был стигматиком — на его теле в минуты религиозных экстазов проступала кровь — раны Христовы. Поэтому его мнение в этом вопросе было авторитетным.
«Таким человеком могу хвалиться; собою же не похвалюсь, разве только немощами своими.
Впрочем, если захочу хвалиться, не буду неразумен, потому что скажу истину; но я удерживаюсь, чтобы кто не подумал обо мне более, нежели сколько во мне видит или слышит от меня.
И чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений, дало мне жало в плоть удручать меня, чтобы я не превозносился».
А вот Иоанн превознёсся. И говоря, что его, Павла, откровения истинны, он даёт понять, что у Богослова никаких откровений не было. И он прав.
Тут ещё интересный момент. В момент написания первого послания коринфянам, то есть, два года назад, большая часть из пятисот учеников Христа была жива. После Апокалипсиса прошло двенадцать лет, а они всё ещё живы.
Это значит, что никаких массовых убийств христиан до этого момента просто не было — Иоанн фантазировал на Патмосе.
Единственные христиане, которые были брошены на растерзание львам, это Павел и Аристарх. И случилось это не в Риме, а в Ефесе — по воле греческой общины, а не римского императора.
Но львы их не растерзали — Павел оказался круче Самсона и Геракла, вместе взятых.
Не стоит говорить сейчас о том, что ни Сенека, ни Флавий, ни Светоний ничего не говорят о массовых казнях христиан при Нероне.
Мы же — библию читаем, а не учебник истории.
Ещё раз — Иоанн льёт слёзы на Патмосе, обзывает Нерона антихристом, шифруя его числом зверя, сочиняет откровения и оплакивает гибель десятков тысяч праведников.
А через двенадцать лет Павел спокойно упоминает пятьсот учеников Христа, большая часть которых живёт и здравствует.
«Я дошел до неразумия, хвалясь; вы меня к этому принудили. Вам бы надлежало хвалить меня, ибо у меня ни в чем нет недостатка против высших Апостолов, хотя я и ничто. Признаки Апостола оказались перед вами всяким терпением, знамениями, чудесами и силами».
Это значит, что Павел проявлял свои способности, а не говорил о них, как Иоанн. Он исцелял, внушал, говорил на языках, и коринфяне это видели. А Иоанн сказки рассказывал.
Именно об этом Павел и написал: какие качества апостола настоящие — те, которые вы видели или о которых вам рассказали?
«Ибо чего у вас недостает перед прочими церквами, разве только того, что сам я не был вам в тягость? Простите мне такую вину?»
Какой сарказм! Действительно, Коринф — единственный город, где Павел зарабатывал себе на жизнь и проповедовал. В других городах он использовал «дары» от братии.
«В третий раз я готов идти к вам, и не буду отягощать вас, ибо я ищу не вашего, а вас. Не дети должны собирать имение для родителей, но родители для детей. Я охотно буду издерживать свое и истощать себя за души ваши».
Даже чувствуется какая-то обида. Его обвинили в стяжательстве и мздоимстве. Теперь это дело принципа.
«Предположим, что сам я не обременял вас, но, будучи хитр, лукавством брал с вас…
Но пользовался ли я чем от вас через кого-нибудь из тех, кого посылал к вам?
Я упросил Тита и посылал к вам одного из братьев: Тит воспользовался ли чем от вас?»
Павел начинает разъяряться.
«Не думаете ли еще, что мы только оправдываемся перед вами? Ибо я опасаюсь, чтобы мне, по пришествии моем, не найти вас такими, какими не желаю…
Чтобы опять, когда приду, не уничижил меня у вас Бог мой, и чтобы не оплакивать мне многих, которые согрешили и не покаялись…
В третий же раз иду к вам. При устах двух или трех свидетелей будет твердо всякое слово… Пишу прежде согрешившим и всем прочим, что, когда опять приду, не пощажу».
Впору было бы задуматься. Читателям. И напоследок Павел даёт добрый совет.