Раю он в свое время пытался покорить рассказом о моложавой вдове, у которой его поселили на время лекций в Секешфехерварском университете. Узнав, что гость из России, она похвасталась, что знает несколько русских слов, привезенных мужем с завьюженного восточного фронта.
— Хе-леб, мала-ко, йай-ка…, — произнесла она с деревянной правильностью, — и еще одно очень странное слово, только он его не переводил.
— ??
— Щии-КОТ-наа, — старательно пропела вальяжная венгерка, и в ее облике на мгновение проступили черты какой-то вертлявой рязанской хохотушки времен поистине des neiges d’antan (Букв: прошлогоднего снега (фр.) — слова из рефрена «Баллады о дамах былых времен» Франсуа Вийона) — Хоть вы скажите мне, что это такое?
Генсекс долго интригующе отнекивался и лишь после настоятельных и все более страстных уговоров раскрасневшейся хозяйки согласился показать, при каких обстоятельствах произносится волшебное слово.
Рассказывая Рае этот лингвистический скетч, он попытался тут же его инсценировать, но она уклонилась от предлагаемой роли, говоря, что и так прекрасно знает, что значит щекотно. Она явно настраивалась на длительную осаду. Будучи расчетливой провинциалкой, недавно приехавшей в Москву (к тому же, кажется, с ребенком от первого брака), она быстро научилась извлекать выгоду из своих знакомств и не скрывала этого.
— У меня много интересных друзей, — сказала она. — Один, к примеру, может доставать билеты в театр, а другой —…француз, и он привозит мне иностранные пластинки. (Насчет француза она, пожалуй, слегка загнула — он был всего лишь алжирским арабом, но пластинки, вполне возможно, поставлял без перебоев.) A вы что можете предложить?
Генсекс нашелся мгновенно:
— О, мне совершенно ясно, чем я буду вам полезен. Со мной вы узнаете цену бескорыстного чувства.
Словно в подтверждение упора на высшие ценности, Генсекс стал рассказывать о том, как в доме у одной высокопоставленной приятельницы он видел сразу двух знаменитостей — опальных поэта и поэтессу. Он сидел на дальнем конце стола, но и оттуда можно было разобрать, как они обменивались стихами, комплиментами и шпильками, поэт — немного по-женски, поэтесса — с мужской прямотой. История сработала безотказно, благодаря не столько своим поэтическим обертонам, сколько ауре недосягаемой элитарности.
Рая выросла в малокультурной семье, но одно время ее мать служила сестрой-хозяйкой в Доме творчества архитекторов на Рижском взморье. Девочка, наряженная во все самое лучшее, постоянно вертелась вокруг отдыхающих, и в памяти у нее навсегда засели разноцветные коттеджи, сад, населенный флиртующими дамами и кавалерами, и несколько лиц, причесок и фраз, которым суждено было обрести магическую власть над ее вкусами. Там были: гибкая девушка с кукольным лицом, вьющимися черными волосами и так шедшим ей экзотическим именем Ноэми; ее поклонник, полноватый, в массивных очках, отпрыск громкой литературной фамилии; и высокая блондинка с тонкими чертами лица и прямым, слегка длинным носом, как в дальнейшем поняла Рая, — недавно разведенная (запомнилась строчка из капустника: «Ирина, бывшая Бейнар»); за ней ухаживал малосимпатичный Рафа Реперович («плешивый отрок Рафаил»). На следующий год мать перевели на Урал, но с тех пор Рае часто виделось, как из объятий Ноэми, кокетливо заслонившейся ею, словно маленьким пажом, от своего кавалера, она смотрит вслед Ирине, идущей по дорожке в длинном цветастом халате, открывающем обнаженную ногу выше колена, и ей хочется то ли быть, то ли — как-то, непонятно как — обладать одновременно обеими…
Таким образом, скорее случайно, чем по расчету (психологические тонкости не были его сильной стороной), своим престижным рассказом Генсекс попал в точку; возможно, сыграла роль и двусмысленная сексуальная подоплека эпизода. Но пожав плоды успеха, он по своему обычаю немедленно потерял к Рае всякий интерес. К этому она была не готова. Сначала она просто не понимала, куда он пропал, потом заговорило оскорбленное самолюбие, затем — нежелание быть позорно изгнанной с завоеванного плацдарма… Она преследовала его лично и по телефону, то ссылаясь на беременность и угрожая, что «так этого не оставит», то нежно умоляя вернуться, в общем, совсем потеряла голову. Генсекс с вежливой твердостью отражал все атаки, но однажды его терпение лопнуло и он ядовито спросил, не проснулась ли в ней и впрямь бескорыстная любовь? Она рассмеялась и через какую-нибудь неделю с благословения Генсекса оказалась замужем за смотревшим ему в рот Лесиком. Самое забавное, что все, включая Лесика, были в курсе байки о бескорыстной любви, но, кажется, он единственный не догадывался, who is who и охотно пересказывал ее новообращенным почитателям Генсекса.