Откровенничая между собой, мы с Лорой лучше узнавали друг друга. А что ещё более важно, мы лучше познавали самих себя. Интересное дело - после подобных бесед на душе становилось легко и светло. И у меня. И у Лоры, по её собственному признанию. Так, словно с тебя сваливалось некое бремя. Ты очищался и освобождался от давящего груза. Неосознанного. Скрытого. И от этого ещё более опасного. Мы рассказывали друг другу истории детства. Разные случаи и происшествия. Делились своими переживаниями по этому поводу. Рассказывать и слушать было очень увлекательно и полезно. Сейчас я это понимал вдвойне. Как никогда.
В тот вечер мы были в деревне. Одни. Днём мы посетили наших соседей-армян. Поговорили. Пообщались. А вечером уединились. Я приготовил на костре рыбу. На углях. Морского окуня. Обмазанного специями, посоленного, плотно завёрнутого с дольками лимона и яблок в фольгу. На тонком армянском лаваше, которым нас угостили отзывчивые соседи и который они сами только что выпекли, разложенная на листьях базилика рыба смотрелась исключительно аппетитно. Мягкое нежное мясо окуня! Свежий домашний хлеб! У костра! При зажигающихся на чистом небосклоне свечах-звёздах! Что может быть более романтичным? Трещали сверчки. Щебетали поздние птички. Где-то далеко гавкали собаки. От скуки, скорее всего. Переговаривались. Начнёт вдруг одна. Подхватит другая. Ответит третья. И так постоянно перегавкиваясь, они напоминали нам, что мы не одни на этой земле, среди бесконечного пространства. У соседей мычала корова. Наверное, ещё не успели подоить. Много у них хлопот. Не до всего сразу руки доходят. Одним словом, вечер был прекрасный. Тихий и тёплый. Располагал к задушевным разговорам.
Мы вкусно поели. Лора сидела в шезлонге, пила светлое вино. Армянское, домашнее. Когда-то отец привёз несколько бутылок. Мы растягивали удовольствие. Не спеша, пила Лора. По короткому глоточку. Смаковала. Наслаждалась. Я вскипятил себе воду на костре. Заварил чёрный чай. Добавил листиков мяты. Свежей, только сорванной. Устроился на жёстком пеньке, ближе к костру. Я поддерживал небольшой живой огонёк. Время от времени вставал, ломал сухие ветки, оставшиеся от обрезки сада, и подбрасывал сучки в костёр. Яблоневые и сливовые сучья, в основном. Приятный дымок окутывал нас. Тянулся то в одну сторону, то в другую. Зависал вертикально. И снова клонился в одну из сторон. Не определишь. Не уклонишься. Мы и не уклонялись. В такой сказочной обстановке Лора рассказала мне свою очередную историю. Очень знаменательную.
Всё, что она знала, ей передала мама. Рассказала, когда Лора стала достаточно взрослой. Сама она ничего не помнила и не могла помнить. Тогда ей не было и года от роду. А дело было вот в чём. Отца своего Лора не знала и не знает. Он бросил жену и ещё не родившегося ребёнка на каком-то там месяце беременности. То ли на седьмом, то ли на восьмом. Не столь важно. Плохо, что бросил. Молодая мать, тёща моя будущая, осталась одна. Беременная, на сносях. Сама родила и сама воспитывала дочь. Нет, ну была, конечно, определённая помощь от родных в селе. От родителей, от сестёр. Но молодая мама уже жила отдельно и самостоятельно вела своё хозяйство. Через несколько месяцев после своего рождения Лора сильно заболела. Непонятно чем. Стала чахнуть. На глазах, что называется. Маму с ребёнком положили в районную больницу. Продержали месяц. Результата не было. Ребёнку становилось всё хуже и хуже. Их перевели в областную лечебницу в Луцк. Прошёл ещё один месяц безрезультатного лечения. Лечения непонятно чего, непонятно как. Ребёнок умирал. Это стало настолько явным, что врачи отпустили мамашу с дитём домой под расписку. Был такой порядок. Отпустили, фактически признав своё бессилие. Отпустили умирать.
Но - там же село. Дома. В селе живут простые деревенские люди. В чём-то они безграмотные: у тёщи, например, образование - в три класса. Люди живут там, дома - в чём-то суеверные. Со своими предрассудками. Так многие высокомерно считают. Городские в основном. Образованные и безбожные. Это я передаю словами Лоры. Эти простые люди подсказали матери бабку одну, ворожейку и целебницу. Где-то на Шацких озёрах. На каком-то хуторе. Километров за сорок от их села. Мол, бабка та вредная и страшная, но дело своё знахарское знает. И примеры привели разные. Мол, там кого-то излечила. В таком-то селе кого-то спасла. В их селе над кем-то поколдовала. Излечила. И куда было молодой матери деваться? Ребёнок лежал синий на руках. Тощий. Умирающий. Еле дышал. Не ел. Не пил. Трупик трупиком. Тёща моя наняла бричку с каким-то стариком и повезла практически бездыханного ребёнка к этой старухе. Приняла старуха ребёнка. Не отказала. Только спросила, крещёная ли девочка. На что мать утвердительно кивнула. Смотри, мол, предупредила старуха, если некрещёная - не отшепчу. И принялась за «лечение».