- Смотри, видишь - звёздочка! – неожиданно сказала Лора. Указала пальцем. Я поискал глазами. Увидел. Действительно. Еле заметная светлая точка - утренняя звезда.
- Это Венера, – сказала Лора, – если бы мы пришли, когда ещё было темно, увидели бы её очень чётко. Это самая яркая звёздочка на небе. Звёздочка, конечно, в кавычках. Планета.
Я поцеловал Лору в голову. Вдохнул запах её волос. Прижался губами.
- Венеру можно и вечером наблюдать, во время заката солнца, – продолжала рассказывать Лора, – её часто путают с другой планетой или звездой. А Пифагору приписывают открытие, что утренняя звезда и вечерняя – это одна и та же. Это Венера.
- Для меня Венера – богиня любви! – я ещё крепче прижал к себе Лору, – богиня любви для меня – это ты.
- Перестань, я тебе серьёзно рассказываю. А ты балуешься, – возмутилась Лора. Понарошке, конечно. Передёрнула плечами, словно хотела сбросить мои руки с себя.- Я и не балуюсь, – я тёрся щекой о её волосы. - Люди себе сами выбирают богов. Самостоятельно или стадно. Но выбирают. Почему я не могу выбрать богиню себе? – я поцеловал жену в висок, – должен же я кому-то поклоняться и ради кого-то жить? Ты и есть смысл моего существования. Ты и есть моя богиня. Почему бы и нет?
- Потому что это - идолопоклонничество. Потому что это – богохульство, – строгим голосом пояснила Лора. Но улыбнулась. Я заметил.
- Никакого хульства в этом нет, – я рассмеялся над этим словом. – Простите, братцы, если задел чьи-то чувства! Нет. Серьёзно. Люди придумывают себе различные талисманы. Поклоняются фетишам. И бога своего они придумали. Наделили его всеми человеческими качествами. По себе – так сказать. Разве не так? Я вот считаю, что всё что нас окружает - божественно!
Лора промолчала. Она смотрела на звезду. Мечтательно. Я продолжил болтать:
- Если для меня девушка Лора – самое драгоценное, что дала мне жизнь, то что в этом плохого? Если я люблю кого-то больше самой жизни, что в этом плохого?
- Не надо любить меня больше жизни. Ведь не будет жизни – не будет и меня. Так? Так что, мужа – люби жизнь, через жизнь меня, а через меня бога. Понял?- Лора обернулась и поцеловала меня в губы. Быстро. Клюнула.
- Понял, – ответил я. Развернул к себе лицо Лоры и поцеловал в ответ. Долго. Крепко. После короткой паузы добавил к сказанному:
- А через твоего бога – любить весь мир. Всё окружающее. Правильно? Я уже, через тебя, через любовь к тебе, люблю весь мир. Я действительно люблю весь мир. Всё существование. Э-ге-гей! Э-ге-гей! – воскликнул я. Громко. И ещё громче. Во всю силу своих лёгких. – Э-ге-гей!
- Ой, смотри! – воскликнула Лора, – вот оно, божество древних! Всех времён и народов. Светило! Гелиос! Ярило! Эй-эй! Эй-эй!
Мы вскочили на ноги и стали кричать. Махать руками. Прыгать. Мы встречали наше солнце. Мы встречали наше божество. В тот момент мы чувствовали себя солнцепоклонниками.
Я и не заметил, как проскочил Одесскую. Её сложный перекрёсток. Я вёл машину автоматически. Продолжал вспоминать. Тогда, в Затоке, в то утро, в те минуты, горизонт, казалось, вспыхнул. На секунду. И тут-же из воды вылез край солнечного диска. Огромный! Величественный! Яркий. Оранжево-красный! И в тот же миг по воде побежали золотые всполохи. Солнечные зайчики. И в глаза нам ударили лучи света. Солнечные лучи. Ослепительно красивые. Мы держались за руки. Мы были в восторге. Мы были в любви. Счастливы.
Я встал на светофоре. В крайнем левом ряду. Посмотрел по сторонам. Перекрёсток проспекта Гагарина с Мерефянским шоссе с одной стороны и с проспектом Пятидесятилетия СССР, с другой. До аэропорта оставалось совсем немного. Пару автобусных остановок. Замигал красный. Зажёгся жёлтый свет. Звуковой сигнал стоящей позади автомашины поторопил меня. Я резко тронулся, стараясь не отстать своим тридцатисильным двигателем от трёхрядного потока современных машин. Разогнался до середины перекрёстка. Достойно. Не отставал. И… последнее, что я осознал – это огромная, тупая морда тяжёлого грузовика, несущегося прямо на меня со стороны проспекта. С левой стороны. Перепуганное лицо небритого водителя за широким лобовым стеклом. Мы встретились с ним взглядами. «Жалко мужика» - успел подумать я.