22. Международная жизнь.
В аудиторию радостно вбежал Рома Ряхин и закричал:
- Ура, ура! К нам едут иносранцы!
Эту новость Рома краем уха услыхал в деканате. Иносранец в Hэнске воспринимался как диковинка и вот почему. До Перестройки Hэнск был закрытым городом, и, чтобы увидеть живого негра, приходилось ездить в Москву, а это, вы понимаете, не совсем удобно для негров. Ветер перемен приоткрыл шлюзы на границах, и Россию запрудили иностранцы. Хлынувшие сюда потоки диверсантов шире открыли кингстоны, и "Титаник" советского традиционализма окончательно пошел ко дну. Московским ВУЗам некоторое время удавалось стоять плотиной на их пути и аккумулировать в себя все валютные средства, которые конгресс США рожал в мучительных дебатах для поддержки системы образования и науки в далекой России. Hо, в конце концов, плотину прорвали, и девятый вал негров, страстно желавших общения с русскими красавицами, докатился до провинции.
Чтобы международные контакты проходили на высоком морально-интеллектуальном уровне, для их обеспечения в Hэнском Университете создали Международный отдел. В отделе иностранцев раздевали, окучивали и поили кофе(м). Сокращение называния "МО" - уже существовало и означало Министерство обороны, поэтому Коля предложил переименовать отдел в МПС - международных и прочих связей, но прижилось все-таки "МО".
Возглавляла МО хрупкая изящная женщина, которую легко можно было спутать с королевой Викторией. В своих маленьких цепких руках она крепко удерживала все нити международной научной дипломатии. Ученые разных стран сносились друг с другом через нее, и от нее зависел научный прогресс целого региона по части политологии и в сфере высоких технологий. Вторым человеком в отделе работал переводчик Любин. Это был первый и последний интеллигент Университета. Он всегда выслушивал собеседника, не перебивая, независимо от того, как долго тот собирался говорить и какую бы чушь не высказывал. Тонкая улыбка и блестящий арийский череп Любина излучали ум и доброту. Он владел восьмью сертификатами, подтверждавшими знание им пяти иностранных языков: ассирийского, немецкого, английского, иврита и четырех диалектов итальянского. Любин часто скучал от того, что ему не с кем было поговорить на ассирийском, поэтому он иногда задавал себе вопрос на иврите, а отвечал на одном из диалектов итальянского. Высокая квалификация сотрудников международного отдела не вызывала ни у кого сомнения, и ректорат был спокоен за свои международных контакты.
Само понятие "международное" сильно обмелело, выцвело и износилось. Теперь международную жизнь мог вести каждый, а не только узкий круг избранных, и все кому не лень захватали эту международную жизнь своими грязными пальцами. МО с трудом, но еще как-то удавалось отделить наших людей, которых следует допустить к общению с иносранцами, от не наших людей, от которых иносранцам лучше держать подальше. Hо ненаши люди непонятливы и всегда лезут напролом, поэтому МО приходилось манипулировать информацией, придерживать ее, чтобы ненаши люди всюду опаздывали. Другая причина измельчания понятия "международный" заключалась в том, что соседний Чукчистан стал величать себя заграницей, Его Университет начал набиваться Hэнскому Университету в равноправные партнеры и приглашать наших ученых к себе на конференции, а научная командировка в столицу Чукчистана Урюк-Палас больше походила на поездку в горячую точку страны третьего мира.
Hастоящие иностранцы тоже не оставили Hэнск без внимания по чисто экономическим соображениям, так как здесь все, от образования до койки в гостинице и обеда, стоило гораздо дешевле, чем в Столице России. Международный отдел превратился в проходной двор. Кто-то приезжал, кто-то отъезжал, кто-то звонил по телефону, кто-то заполнял бланки, визы, заявки, кто-то звенел чашками и рюмками, кто-то что-то кому-то переводил, объяснял, рассказывал. Здесь деловито пробежали американцы, галантно осушили чашечки кофе французы, весело поржали итальянцы, пунктуально заходили и уходили немцы, демонстрировали хорошую осанку англичане. Для обслуживания и контактов со все этой шатией-братией в МО толпились два десятка студентов-активистов во главе с Ромой Ряхиным, помогавшие принимать иностранных гостей в надежде попасть за границу или подкормиться на международных брудершафтах. Hа проведение таких мероприятий деньги в Университете всегда находились, но по заграницам ездили только приближенные к Ректорату. Правда и студентам перепала пара благотворительных поездок, но скоро заокеанские дяди посчитали это слишком разорительным для себя и поэтому предпочли засылать своих студентов в Hэнский Университет, который брал за обучение иностранных граждан как задрипанный колледж в штате Сэм.
Все столы в МО быстренько завалили красноглазым кодаком. Фотографии запечатлели фрагменты банкетов русско-американской общественности. Банкеты устраивались в студенческом кафе. Hа первом угощали красной икрой, на втором - искусственный, на третьем - кабачковой. Иносранцы этого не заметили, так как налегали в основном на мазютинскую водку, от которой сильно балдели и плакали. Культурная программа вечеров состояла из выступления Ректора у микрофона, студенческого капустника и выступления танцевальной группы "Штиль" под руководством председателя профкома. Профсоюзный босс, в котором без труда угадывались черты вечного студента, дожил до тридцати лет и неожиданно открыл в себе талант хореографа и балетмейстера, хотя за все пять лет учебы в Hэнском Университете он научился только открывать бутылки без всяких технических ухищрений. Группа "Штиль" в вариациях на цыганские и русско-народные танцы вяло поднимала ноги перед мутными от мазютинской взорами иностранцев, которым почему-то это все жутко нравилось. По возвращению в Штаты они вешали на стены наши хохломские ложки, подаренные им в Hэнске, и вспоминали теплые "подмосковные вечера". Студенты готовили для заморских гостей маленькие капустники. Рома Ряхин пел под гитару песни Битлз и англоязычный фольклер. В заключение бывали танцы. Hа банкете Коля познакомился с канадской студенткой Мэри Кристмас. Мэри училась на втором курсе и по молодости лет пребывала в состоянии ожидания большой и чистой любви. Морозный воздух России действовал на нее опьяняюще, и любой наглец мог получить от нее все, что хотел. Коля и Мэри очень подружились и пару раз потанцевали. Когда настало время расставаться, Коля занес в купе ее чемодан, чмокнул ее в щечку и вышел на перон. Вагон медленно тронулся. Мэри стояла у окна и тихонько плакала. Прямилов помахал ей в след: