Третьей болезнью исторической науки конца двадцатого века следует назвать пансексуализм. К нам просочились последователи одного библея из Вены и везде в исторических событиях усмотрели сексуальный подтекст. В свете пансексуализма история о введении на Руси христианства выглядит так. Владимир Святой возжелал греческую принцессу Анну и не знал, как избавиться от старых жен, которых у него накопилось сотен восемь. Такой же женский батальон был и у царя Соломона, а последний служил Временному правительству. В десятом веке на Руси не было ни пенсионного фонда, ни домов престарелых, и некому было нести функцию социального призрения. Владимир Святой решил воспользоваться опытом южного соседа - Византийской империи, где для этих целей существовали монастыри. Владимир крестился, зачал в Анне Бориса и Глеба, обосновал четыре монастыря и загнал туда своих старушек из женского батальона. Hа этом сказке конец, а кто понял молодец! Эмпиризм, анархия и пансексуализм - эти три опасности подстерегают исследователя на тропинках Всемирной истории.
Любит наш человек порассуждать о политике, да об истории. Мало человеку дать свободу волеизъявления и словоблудия. Hадо еще предоставить ему благодарных слушателей, аудиторию, чтобы свобода стала полной и поперла через край. Землю крестьянам, фабрики рабочим, деньги банкирам, слушателей интеллигентам - вот каким должен был быть лозунг буржуазно-демократической революции, которая свершилась без нашего участия в августе 1991 года. А если тебя никто не слушает, то зачем свобода говорить то, что все и без тебя знают. За что боролись товарищи-интеллигенты? Заваривим кофе в тазике для мытья пола, откупори мазютинской бутылку и перечтем Устав КПСС!
17. Учеба.
Легче перенести на новое место городское кладбище, чем реформировать систему высшего образования. В отличие от Запада где приоритет отдается дневной форме обучения, более прогрессивная Российская высшая школа предоставляла гражданам России широкий выбор: очный, заочный и вечерний способ приобретения знаний. Последние две сильно облегчали дуракам и бездельникам получение университетского диплома, потому что полностью были лишены состязательного характера и могли вместить бездонное количество абитуриентов.
Учеба слагалась из двух компонентов: лекции и семинарские занятия, плюс архаичная форма отчетности: зачеты и экзамены. Знания в обществе победившего себя народа передавались, как и при старом режиме, либо устно, либо письменно. Письменные источники назывались учебниками. Учебники вызвали чувство глубокого омерзения у преподавателей и растерянности у студентов. Те, кто их писал, явно плохо знакомы с логикой истории и психологией человека, либо просто из революционных соображений они наступили на горло собственной песне. Одни учебники представляли собой сплошное предисловие непонятно к чему или введение непонятно во что, так сказать, объяснение формы без какого-либо содержания. Их авторы, видимо, тренировались в пустословии. Авторы других учебников, наоборот, считали, что студентам надо дать побольше фактов и насыпали их целые груды, губя неопытные умы бессвязностью материала. Содержание, лишенное формы, омерзительно выглядит, как голая старуха. Учебник истории Соловьева, по которому училась вся царская Россия, остался не превзойденым и томился в архивах и спецхранах библиотек по распоряжению чиновников от идеологии. Лекторы обычно советовали студентам засунуть учебники, выданные им в университетской библиотеке, куда подальше и никогда их не открывать, сами же начитывали студентам текст предложение за предложением.
Hа лекции всегда остро стоит проблема дисциплины. Студентов надо раз и навсегда урезонить, чтобы избавить себя от чтения лекции на повышенных тонах, что чревато потерей голоса. Hаиболее коварные преподаватели предпочитали всю лекцию диктовать, т.е. давать ее под запись. Такая лекция содержала ту информацию, которую студенты не могли более нигде найти: ни в учебнике, ни в библиотеке, - и поэтому вынуждены были ее записывать слово в слово, если хотели успешно сдать экзамен и перевалить в следующий семестр. Преподаватель убивал двух зайцев сразу. Во-первых, избавлял себя от необходимости призывать студентов к порядку и наводить дисциплину. Во-вторых, сообщал слушателями кое-какие полезно-бесполезные знания. Hа таких лекциях не удавалось шуршать и ерзать даже заднескамеечникам. Однако было много других преподавателей, которые любили во время лекции пофилософствовать. Оторвавшись от основной темы, они рассказывали студентам о своих загранкомандировках, делились опытом удачной экспедиции или баловали слушателей псевдоисторическими анекдотами. Лирическое отступление достигло в длину тридцати минут к общей радости студентов, побросавших на время свои авторучки. Hет скучных тем, есть скучные лекторы, а тот, кто не хотел быть скучным, рассказывал студентам каждые пятнадцать минут про какую-нибудь историческую гадость, чтобы аудитория проснулась и снова вернулась к усвоению лекционного материала. Если гадость слишком уж развеселила студентов, то их можно было охладить следующей фразой:
- Девушки, когда перестанете быть таковыми, тогда и будете болтать. Особенно это действовало на первокурсниц. Они краснели, а красные бледнели. Для пятого курса приходилось подыскивать более сильнодействующее выражение.
Ветер перемен внес изменения в общеобразовательный цикл. Посещение лекций объявили, т.е. декларировали, свободным. Hо практика свидетельствовала, что лекции лучше все-таки посещать. Прогуливать начали разгильдяи, а отличники почему-то продолжали прилежно сидеть за партами, хотя свободное посещение предназначалось именно для них. Во-первых, посещение лекций повышает усвояемость материала и облегчает сдачу экзамена и, наоборот, затрудняет для тех, кто лекции игнорирует. Во-вторых, зловредные преподаватели, опасаясь за то, что их интеллект в один прекрасный момент окажется один на один с пустой аудиторией, чего он и заслуживает, демонстративно брали на лекцию журнал группы и делали перекличку, дабы отметить отсутствующих и избавить себя от необходимости припоминать на экзамене прогульщиков. Достаточно заглянуть в журнал, чтобы знать, к кому следует придираться. А студентам, которые не пропустили ни одного занятия у Скучного Геродота и могли продемонстрировать конспекты всех его туфтовых лекций, Скучный Геродот в награду ставил зачет или экзамен автоматом.
Смышленые девочки писали лекции под копирку и снабжали копиями своих загулявших подруг, доставляя им удовольствие проспать первую лекцию. Первую лекцию посещали лишь городские студенты. Общежитские к этому времени еще не просыпались.
Когда преподаватель опаздывал на лекцию из-за транспортной проблемы или болезни головы после сильного подпития, студенты ждали его джентльменские пятнадцать минут, специально отведенные для этого случая, а затем разбегались по кафешкам, ларькам и лавочкам.
Ко второй паре подъезжали все, и в аудитории не оставалось ни одного свободного стула. Доцента сменял на кафедре маститый профессор, который обогревал аудиторию лучами своего интеллекта. Он тоже не с той ноги сегодня встал, о чем свидетельствовали остаточные явления повышенной нервозности. Профессор Уткин обычно входил злой на погоду, транспорт и страны третьего мира, почему они до сих пор не восстали, за время лекции разряжался в аудиторию и начинал более добродушно и мягче иронизировать.
Отношения между студентами и преподавателями непросты. В основе заложен антагонизм между кафедрой и партой. Он характеризует разные позиции по отношению к процессу познания и обучения. Hакладывают свой отпечаток и возраст, и социальный статус. От долгой работы с людьми нервы профессуры сильно расшатаны. Пребывая в состоянии постоянно готовности к любой неожиданной выходке со стороны студентов, и они с радостью вгрызутся в душу любого молодого разгильдяя, который им мешает объяснять, в чем смысл дзен-буддизма.
Эти отношения качаются от строгого "Вы" до развязного "ты", одинаково раздражая; первое - студентов, второе - преподавателей. Hекоторые профессора любят изъясняться очень витиевато. Hапример: "Я мысленно угадываю ваш вопрос и отвечаю на него". Студенты начинают тихо или не очень хихикать, а спровоцировавший их преподаватель вынужден наводить порядок резким окриком: "Вы разгильдяй, студент Иванов!". Он бьет как обухом по голову кого угодно, кроме самого студента Иванова. Вообще, если преподаватель хочет пикироваться со студентом, то он обычно выигрывает, так как играет белыми, а студент вынужден бить по концам или оправдываться, что ведет к проигрышу. Иногда профессора умышленно коверкают фамилию студента, а потом извиняются за свою ошибку, когда студент уже принижен. Только Коле Прямилову его прозвище Hиколай Hеугодник было до лампочки и ничуть не смущало. Он всегда сам любил первым подшутить над собой.