Мальчики Савонаролы, подумал Сергей, вот что это такое. У кого это было про мальчиков Савонаролы? Ах да, у Юрия Олеши. «Савонарола организовал себе помощь из детей, – писал он в книге «Ни дня без строчки». – Отряды маленьких доносчиков, конфискаторов, уничтожателей ценностей. Потом, когда горит костер, в котором, между прочим, погибают и картины Боттичелли, дети и старики пляшут вокруг». Сейчас времена покруче, поэтому и нынешние Савонаролы тоже покруче: они делают из мальчиков не доносчиков и конфискаторов, а профессиональных убийц.
Но почему же в эту мельницу должен был попасть мой сын?
Мой Костя, мой маленький Костя, нежный мальчик, нежный мальчик-профессионал, которому я почему-то ничего не дал, и он взял у других…
Сергей посмотрел на часы. Наверное, он задремал за столиком кафе. Уже начало восьмого. Пора спешить.
С трудом, но я вспомнил, что Сергей говорил мне об инициалах «эм-бэ». Вспомнил и адрес: Гороховский переулок, дом восемь. Я подумал, что Сергей непременно пойдет туда – спасать кого-то, кого, может быть, и не надо спасать, кто, возможно, и не нуждается в спасении; восстанавливать неизвестно кем утраченную справедливость, бороться за свою никому не нужную религию или еще по какой моральной надобности. Я не знал, когда он там окажется, но что-то подсказывало: если я хочу уберечь пьяного человека от глупости или опасности – нужно спешить. Я вспомнил, что в травмопункт так сегодня и не попал. Ну, значит, это вовсе и не нужно.
Я снял с головы бинты, даже не почувствовав боли, и осторожно потрогал пальцами рану. Корка давно засохла. Если сейчас аккуратно, очень аккуратно расчесать волосы, вообще ничего не будет видно. На мне, кстати, всегда заживает как на собаке.
Очень хотелось есть. В холодильнике нашлось немного сыра и паштета, в хлебнице – полбатона белого.
Черт, когда я в Москве, никогда не слежу за едой в собственной квартире. Я сделал несколько бутербродов – пока жевал их, вскипятил в электрочайнике воды, всыпал в глиняную кружку несколько ложек растворимого кофе и сахара – получилось очень крепко и сладко, как раз то, что нужно.
Теперь нужно понять, где находится этот самый Гороховский. Я разложил на столе, прямо поверх крошек, карту Москвы и стал изучать окрестности Курского вокзала. Ага, вот и Гороховский – с кольца на Карла Маркса, не знаю, как сейчас эта улица называется, всё переименовали, черти, а потом направо.
И я отправился в путь.
Судьбе было угодно распорядиться так, что мы все сошлись в Гороховском переулке в одно и то же время – в восемь вечера. Но если Максим Борисов шел домой к восьми, потому что его ждали гости и это было условлено заранее, за несколько дней до четверга, а Сергей шел к восьми, потому что разгадал примитивный код, вычитанный в компьютере: время «Т» – это и есть восемь часов, поскольку «Т» – двадцатая буква латинского алфавита, иначе двадцать ноль-ноль, – то я оказался там к восьми совершенно случайно, просто такое мое еврейское счастье.
Я подходил со стороны улицы Карла Маркса – ее действительно переименовали, сейчас она называется Старой Басманной. Сергей уже какое-то время был там: он подошел со стороны улицы Казакова. Что касается Максима Борисова, то он приехал домой, как обычно, на собственной «шестерке».
Максим поставил машину на парковочную стоянку, запер дверцы и направился к подъезду. В это время я как раз сворачивал с улицы во двор дома, вертя головой по сторонам – выискивал Сергея.
Дальше вое произошло очень быстро. Думаю, что вся сцена заняла не больше минуты. Из-за деревьев к Максиму метнулась тонкая высокая фигурка.
Немедленно раздался крик – скорее, пьяный рев, а не крик – «Костя, не смей!» – и наперерез фигурке бросился кто-то высокий и грузный. Это был, конечно же, Сергей. Я не мог его разглядеть ранее, потому что он скрывался за дальним от меня углом дома.
Раздался выстрел. Вскрик. Еще выстрел. Стон. Дикий вопль: «Папа! Папочка! Не-е-е-ет!» И еще один выстрел. Удивленное матерное восклицание. Какие-то слова. И еще выстрел. И еще один. Высокая вибрирующая нота: «А-a-a-a-a-a-a-a!» И звериное рычание...
Мне стало необыкновенно страшно, я хотел было броситься бежать, но на земле лежали… я не поверил своим глазам… лежали три фигуры, а Костя стоял, полусогнувшись, над одной из них и зажимал правую руку между коленями. Откуда взялся четвертый человек? И почему он тоже лежит?