- Что это вы тут про убийства разговаривали? – начал я.
- Да вот молодой человек считает, что в убийстве ничего особенного нет, – сказал Сергей.
- Нет, папа, я так не считаю, – возразил Костик. – Я только сказал, что всяких гадов убивать надо.
- Без суда и следствия? – уточнил Сергей.
- Да хотя бы и без суда.
- А кто будет решать, гад данный человек или нет? – Я почувствовал, что Сергей накаляется.
- Кому надо, тот и решит, – пожал плечами Костик. Он взял кусок хлеба и стал аккуратно намазывать его маслом.
- Нет, ты слышал, Синицкий? Для этих нынешних необразованных ребят ничего не существует. Два с лишним тысячелетия римского права, хабеас корпус, пятая и шестая поправки в американской конституции, законы государства российского – всё псу под хвост.
- Я не знаю, что это такое твой корпус, – сказал Костик, – но гадов надо убивать. Причем безжалостно, блин.
- Блин! Опять блин! – возопил Сергей.
- Ай, да не привязывайся ты к словам, – скривил лицо Костик. – Помнишь, ты сам много раз говорил мне – волкодав прав, а людоед нет? Вот волков давить и надо.
- Во-первых, это сказал не я, а Спиридон Егоров у Солженицына. – Сергей побагровел. Видимо, эти споры велись в доме не первый раз, и Костик непроизвольно, а может, и сознательно метил отцу в уязвимое место. – Во-вторых, я тебе в сотый раз говорю, любое государство должно обладать четким и ДОКАЗАТЕЛЬНЫМ механизмом отличения людей от волков. И в-третьих, фраза Солженицына принадлежит к числу так называемых финальных аргументов. То есть таких аргументов, после которых спор заканчивается. Для меня финальный аргумент другой. Нельзя убивать людей! Знаешь, что сказал Марк Твен об убийстве? Конечно, не знаешь. Откуда тебе! Твой читательский багаж – первые двадцать страниц «Трех мушкетеров», которые ты прочитал только потому, что я стоял у тебя над душой.
- Неправда!!!
- Правда! Так вот, Марк Твен сказал: «Убивают все живые существа – из этого правила, кажется, нет исключения. Но во всем списке человек – единственное существо, которое убивает ради забавы; единственное, которое убивает по злобе; единственное, которое убивает из мести». И я повторяю в сотый раз: нельзя убивать людей. Точка.
Вот тут бес в меня вселился окончательно и начал действовать. Вместо того чтобы перевести разговор на другую тему, я решил подпить масла в огонь.
- А вот я как-то убил человека, – ляпнул я. – И ничего. Это была, конечно же, чистейшей воды ложь, сказка, фантазия. Бес тянул меня за язык, а я не противился – наступало состояние, которое я в себе очень любил, – сочинение вслух.
Сергей замер с открытым ртом. Костик недоверчиво уставился на меня.
- Правда, что ли?
- Ну конечно, правда.
Сергей закрыл рот, нервно облизал губы и спросил:
- И кого же ты убил?
- Одного малого, может, волка, может, человека, не знаю. Я разбираться не стал. – Поток фантазии неудержимо увлекал меня в пока еще не известную даль. Я уже ел пятый бутерброд, пил вторую кружку кофе, мне было не то чтобы очень хорошо, но тело тряслось уже меньше.
- Ой, расскажите, пожалуйста. – Глаза Костика горели огнем нездорового любопытства.
- Давно это было? – поинтересовался Сергей.
- А позапрошлой весной, когда я только переехал в Питер. Возвращаюсь я поздно вечером домой и иду дворами от станции метро к себе на Малый проспект. Иду в легком подпитии – честное слово, в легком, – сухоньким винцом душу оросил, не более того. Настроение хорошее, в воздусях благорастворение, жизнь кажется мармеладкой…
Я обратил внимание, что употребил оборот «честное слово». Это, между прочим, старый прием. Кода врешь, весьма необходимо вставлять мелкие правдивые детали и клясться в их истинности. Очень повышает доверие к рассказу.
- Ну вот, иду себе по асфальтовой дорожке, а навстречу – двое. Здоровые парни, лет по двадцать пять. Тоже в подпитии. Один говорит: «Здорово, дядя. Закурить дашь?» Ну, думаю, классическая схема. Есть у меня закурить или нет – им неважно, главное – прицепиться и отвалять меня за милую душу. Я быстренько огляделся по сторонам – так глазами зырк-зырк, – думаю, может, кирпич где валяется или бутылка брошенная лежит, ну оружие хоть какое-нибудь, чтобы обороняться. Какое там, темнота, ничего не видно. Правда, увидел, куда падать – вправо от дорожки, чтобы на газон повалиться, а не на асфальт. Между прочим, сигарет у меня с собой действительно не было – последнюю две минуты назад докурил. «Не держу», – говорю. «Ах, не держишь, – говорит один из парней, – ну тогда держи от меня». И очень подло бьет меня в скулу – как-то снизу, с бешеной силой, я даже не увидел, как его рука шла. Я, естественно, лечу на газон, во рту кровь, в шее что-то крякнуло, ну, думаю, перелом позвонков, каюк, потом только понял, что это отложения солей хрустели, так сказать, мануальная терапия. Парень подскочил и ногой по ребрам, второй тоже рядом суетится, пытается мне по яйцам угодить, Костик, извини, правда жизни. Я извиваюсь на земле, и вдруг моя рука нащупывает в кустиках какой-то жесткий прут. Хватаю его, съеживаюсь в эмбриональной позе, рука с прутком под животом. Тот, первый, наклоняется надо мной и спрашивает: «Ну что, добавить или теперь дашь все-таки закурить?» – «Дам», – говорю я сквозь кровь во рту. Переворачиваюсь на спину и резко выбрасываю вверх руку с прутком – это, между прочим, оказался сварочный электрод. И надо же, прут попадает ему точно в глаз и уходит глубоко, я чувствую, как он протыкает что-то мягкое, и еще кручу его рукой, словно бы ввинчиваю. Парень звука не издал – брякнулся на землю и лежит. Вообще, неприятная, надо сказать, картина, лежит человек на земле лицом вверх, а из глаза торчит штырь. Второй малый совершенно остолбенел. Глядит на друга, потом на меня, снова на друга и, кажется, ничего не понимает. «А тебя я сейчас тоже убью!» – говорю, сплевывая кровь. И лезу в задний карман брюк – то ли за кастетом, то ли за пистолетом, не знаю уж, что там принято в заднем кармане носить. Парень всхлипнул, как-то противно пискнул и дал деру. Я сел на корточки рядом с лежащим – смотрю, он не дышит. Труп. Жмурик. Ну, я и побежал домой.