«Классическая литература уводит воображение от реальности».
Готов предложить еще пять столь же глубоких и мудрых формул, претендующих на звание Универсального Ответа. А вот больше пяти не могу – комбинаторика не позволяет.
Классическая литература уводит реальность от воображения.
Воображение уводит классическую литературу от реальности.
Воображение уводит реальность от классической литературы.
Реальность уводит классическую литературу от воображения.
Реальность уводит воображение от классической литературы.
Последняя формула, может быть, наиболее справедливая.
«А как же Бродский?» – спросил я Стайнера и напомнил про высказывание о Диккенсе, присовокупив, что вместо Диккенса можно поставить любого другого великого писателя, например Достоевского.
«Это все ерунда! – воскликнул Стайнер (между прочим, сам он действительно тонкий и умный писатель). – Полная ерунда! Безответственная ерунда! Геббельс очень поощрял издание Достоевского в Германии, блестяще знал его работы. А что толку?»
Я не знаю – что толку…
Может быть, ответ на вопрос «ПОЧЕМУ?» отчасти сокрыт в мировых религиях – самой древней и темной области гуманитарных представлений.
Ислам – наиболее жестокая религия. Достаточно какому-нибудь безграмотному, страдающему циститом и потому злобному улему объявить фатву со смертным приговором, и десятки, сотни тысяч людей будут готовы бездумно осуществить казнь, не вникая, что сотворил человек – или целый народ, – против которого направлен страшный указ. Так был приговорен к смерти Салман Рушди, вся вина которого в том, что он написал великолепную книгу. Так могут приговорить и меня, Сергея Андреенко, человека бесконечно далекого от ислама, если эти слова дойдут до очередного злобствующего аятоллы и ему не понравится, что я тут наговорил, хотя большей части моих высказываний он просто не поймет.
Христианство – тоже не лучшая религия. Невозможно сосчитать, сколько человек было убито во имя Бога за две тысячи лет.
Поразительна история ковчега Завета – не очень большого ящика из дерева ситтим, то есть акации, размером сто двадцать два на семьдесят шесть на семьдесят шесть сантиметров. Ящик был покрыт золотом, на золотой крышке возвышались два херувима с распростертыми крылами. Множество людей расстались с жизнью только потому, что взяли ковчег себе, или коснулись ковчега, или заглянули в него, а ведь там не было ничего секретного – там были вытесанные Моисеем из камня скрижали с заповедями. Там были наставления, которые в любом случае должны были распространиться по миру, как Бог завещал Моисею, а Моисей – своему народу.
И тем не менее… Вспомним: филистимляне взяли у израильтян ковчег Завета. Между прочим, взяли в честном бою. Бог им этого не простил: поразил мучительными наростами азотян, жителей Гефа и аскалонитян. Филистимляне вернули ковчег в Вефсамис. «И поразил Он жителей Вефсамиса за то, что они заглядывали в ковчег Господа, и убил из народа пятьдесят тысяч семьдесят человек». Когда вывозили ковчег из дома Аминадава, несчастный Оза, сын Аминадава, «простер руку свою к ковчегу Божию и взялся за него; ибо волы наклонили его. Но Господь прогневался на Озу, и поразил его Бог там же за дерзновение, и умер он там у ковчега Божия».
Мне больше всего жаль этого Озу – бедняга хотел поправить накренившийся ковчег, а Бог за это наказал его смертью.
Ужасна история с жителями Вефсамиса. Сколько нужно времени, чтобы пятьдесят тысяч семьдесят любопытных заглянули в ковчег, даже если они заглядывали не по одному, а, скажем, по десять человек одновременно? Около двух суток. Неужели следовало выжидать двое суток, чтобы побольше людей совершило запретное, а потом их всех порешить? И почему – запретное? Ведь не было в ковчеге ничего кроме двух скрижалей, которые положил Моисей на Хориве, когда Господь заключил завет с сынами Израилевыми, по исходе их из Египта. А на скрижалях тех были десять заповедей, шестая из которых гласила: «Не убивай».
Когда я говорю об этом с моими друзьями – православными христианами, – они вскипают.
«Ты ничего не понимаешь, агностик, – говорят они, – ковчег Завета – это святыня, никто не мог касаться ее!»
«Но там было записано: “Не убивай”», – говорю я.
«Бог убивал, а не люди. Он имеет право отбирать жизнь».
«Не уверен, – упорствую я, – но все равно там было начертано: "Не убивай"».
«Бог заповедал это людям. Он Сам вне запретов».
«Хорошо, давайте посчитаем, сколько людей было уничтожено во имя Завета с той поры, как Моисей сошел с двумя скрижалями с горы Синай, или пусть даже с того дня, когда он вторично вытесал скрижали на горе Хорив, и до того момента, когда ковчег был установлен Соломоном в Храме. Вы собьетесь со счета на первой сотне тысяч. Между тем Завет предписывал: “Не убивай”».