Беседы с ним были зачастую интересны, но порой – мучительно-невыносимы, ибо Сергеем вдруг овладевал какой-то бес, и тогда он к месту и не к месту извлекал из этого чулана разнообразные сопоставления, отчего казалось, что собеседник его совершенно несамостоятелен в суждениях и категорически не способен оригинально высказываться.
Несколько раз случалось, что я обрывал разговор и хлопнув дверью, уходил из его квартиры, будучи не в силах совладать с раздражением от назойливой сверки мыслей – моих и чьих-нибудь еще, – постоянно производимой Сергеем. Повторяю: в голове Сергея сидели именно строчки – неполные фразы, куски цитат, фрагменты абзацев, выхваченные из каких-то текстов образы. Причем совершенно необязательно, чтобы он всегда помнил само произведение или хотя бы его сюжет.
Вот такая странность: канва могла вылететь из головы, а отдельные нитки основы – застревали. Спроси его, о чем роман Джона Уэйна «Зимой в горах», – не вспомнит, но тут же вытащит из необъятных закромов своего мозга крохотный обломок этого произведения: «Единственный путь установить добрые отношения с людьми – ничего у них не просить. Тогда, случается, они сами к тебе приходят».
А то охарактеризует какого-нибудь знакомого как человека с «длинным, ненужным лицом» или скажет про лысого, что «голова его блестела, как бульон», и присовокупит, конечно же, что в первом случае слова – из Гейне, а во втором – из Олеши, но, хоть пытай его, ни за что не восстановит, кого именно так описал немецкий поэт в «Путешествии по Гарцу» и в чем суть рассказа Олеши «Альдебаран».
Попробую в качестве примера воссоздать какую-нибудь нашу беседу – не из интересных, а как раз наоборот, из категории невыносимых
Однажды я пришел к Сергею в очень злом настроении – главный редактор одного московского издательства только что вернул мне пачку моих старых рассказов, заявив, что на сборник «не тянет» и «вообще – это стилистика раннего Брэдбери».
- Как стилистика может быть поводом для отказа? – орал я на Сергея, хотя тот был совершенно ни при чем. – Притом стилистика не кого-нибудь, а Брэдбери, мастера, художника, мэтра! Я всегда старался не заимствовать сюжеты, у меня достаточно оригинальные идеи, но – стилистика! Это даже не слова, а связи между словами! Слова-то ведь все мои! Я могу как автор продать свои слова, но в любом случае это МОИ слова, я их нигде не купил.
- Ах, друг мой, – с сочувствием, которое показалось мне наигранным, вздохнул Сергей. – До тебя это уже сказал Хулио Кортасар.
- Где? – не поверил я, хотя давно знал: если Сергей кого-либо цитирует, это всеща точно.
- В «Другом небе». Он там прямо так и говорит: слова «могут быть предметом продажи, но не купли, хотя это и кажется абсурдом».
- Ты удивительно бессовестный человек! – вскипел я. – К тебе приходит друг, которому в очередной раз плюнули в душу, а ты, вместо того чтобы посочувствовать, цитируешь Кортасара. Да наплевать мне на него, этого аргентинца!
- Почему же это я бессовестный человек? – не утерпел Сергей.
- Потому что ты не делаешь того, чего от тебя ожидает друг. Именно в этом бессовестность – не делать того, что нужно, тогда, когда это нужно.
- А сейчас ты слово в слово повторил слова Томаса Бекета из пьесы Ануя, – с видимым удовлетворением произнес Сергей.
Если бы я на этом разъезде перевел стрелку и направил диалог на другой путь, скандала бы не было, но я опоздал заметить опасность, а Сергея между тем уже понесло. И меня, кстати, тоже.
– Перестань сыпать цитатами! – закричал я.– Меня ты этим не удивишь, не на того напал. В конце концов, все уже сказано за историю человечества, и найти подходящую аналогию в мусоре прошлого не очень сложно, особенно если в голове такая помойка, как у тебя.
– Ты, как всегда, прав, друг мой,– ответствовал Сергей. Оборот «друг мой» он иногда произносил с особой интонацией, которую я ненавидел.– «В конце концов не скажешь ничего уже, что не было б другим раньше сказано». Это Теренций. Между прочим, второй век до нашей эры.
– Ты на редкость однообразен сегодня,– ядовито сказал я.– Ужасно утомительно слушать, как человек демонстрирует свой ум. Особенно если ума нет.
– Не «особенно», а «в особенности».
– Что? – не понял я.
- Надо говорить не «особенно», а «в особенности»,– повторил Сергей.