Предупреждения там или не предупреждения, выстрелы или не выстрелы, а позвонить Норме Тайлер он обязан. Пока это единственная понятная ниточка, торчащая из клубка калифорнийских событий.
Госпожа Тайлер сняла трубку сразу, словно ждала этого звонка.
- Алло. Доброе утро. Говорит Сергей Андреенко. Я звонил вам вчера.
- Да. Как вы?
Ох, эта англосаксонская манера здороваться вопросом.
- Всё хорошо, спасибо. Я хочу узнать о состоянии Тайлера.
- Я только что вернулась из больницы. Он в порядке. Серьезных опасений нет.
Все тот же шелестящий голос.
- Где он лежит? Могу ли я навестить его? – Сергей слово в слово повторил вчерашние вопросы.
- Господин Андрей-ен-коу, я ждала вашего звонка. Я должна передать вам, что услышала от Тая. Он мне сказал буквально следующее: если позвонит этот русский, сообщи ему, что я не хочу видеть его до конца своих дней. Извините, это его слова. И еще он сказал, что в заявлении, которое он сделал для полиции, ваша фамилия не фигурирует. Но если вы будете добиваться встречи или требовать ответа на свои вопросы, он вынужден будет передать вашу судьбу в их руки. Я не знаю, какую роль вы играете в этих событиях. Я вообще ничего не знаю о вас. Я не могу судить о человеке только по голосу, хотя голос у вас милый и вежливый. Я мама Тайлера, он у меня единственный сын, я сделаю все, о чем он попросит. Умоляю вас, не звоните больше и не пытайтесь его разыскать. До свиданья.
Тихий шелест сменился короткими гудками.
Ниточка оборвалась.
Нет, это была не нитка, а резиновый жгут, и, лопнув, он плетью хлестнул по лицу. Щека, к которой Сергей прижимал трубку, горела, как от ожога.
Кажется, он и сам скоро начнет верить, что он не жертва, а сообщник преступников.
Сейчас я перепишу на бумагу еще один текст с кассеты «Альбинони», а почему мне это понадобилось, станет ясно несколько позднее.
||||||||||
«Незримые нити пересекают все поле мировой литературы. Это связи между произведениями. Бывает, один автор прямо цитирует другого; случается, писатели используют афоризмы или фрагменты чужих текстов в качестве эпиграфов. Порой писатели прибегают к скрытому цитированию – чаще всего это происходит тогда, когда автор уверен, что цитируемое произведение – например Библия – непременно будет узнано.
Большое количество романов, повестей, рассказов имеют заимствованные названия. Автор берет словосочетание или строчку из известного произведения иного писателя и использует ее в качестве названия, причем чаще всего источник не указывается: автор предполагает, что его должны знать все грамотные люди, и уж конечно эти грамотные люди соотнесут содержание одного произведения со смыслом другого, подарившего более позднему собрату название. Кроме того, давать сноску к названию произведения – совсем уж дурной тон.
Так, Айтматов назвал свой роман “И дольше века длится день”, использовав строчку Пастернака.
И Катаев позаимствовал у Пастернака название - “Уже написан Вертер”.
А Владимир Дудинцев написал роман “Не хлебом единым”. Писатель, конечно, знал, что он заимствует и откуда, а советские цензоры – вряд ли, иначе этот роман ни за что не пропустили бы, ибо слова «не хлебом единым» взяты из Второзакония, а полностью фраза читается так: “Не одним хлебом живет человек, но всяким словом, исходящим из уст Господа, живет человек”.
Еще интереснее – с названиями зарубежных произведений и переводами этих произведений.
Вот роман Фолкнера “Шум и ярость”. Кто подарил название? Любой западный человек скажет – Шекспир, слова взяты из известнейшего монолога Макбета: “Жизнь – всего лишь бродячая тень, бедный актер, который важничает и дергается на сцене в отведенный ему час, а затем пропадает навсегда. Это повесть, рассказанная идиотом, полная шума и ярости и не означающая ничего”.
Российскому читателю сделать этот вывод намного труднее, потому что соответствующее место в классическом переводе Корнеева звучит иначе: “Жизнь – это только тень. Комедиант, паясничавший полчаса на сцене и тут же позабытый: это повесть, которую пересказал дурак: в ней много слов и страсти, нет лишь смысла”.
Не буду говорить о неточностях перевода, важно главное: “шума и ярости” в нем нет, а значит, русский перевод названия фолкнеровского романа не связан с Шекспиром, и русский читатель, в отличие от английского или американского, начиная читать роман, не ведает, что Фолкнер самим названием подсказывает ему: сейчас будет “повесть, рассказанная идиотом”.
Кстати, сам Шекспир тоже заимствовал названия: “Мера за меру” – это из евангелий. У Матфея, например: “...какою мерою мерите, такою и вам будут мерить”.