На кожаном редакторском диване, видавшем разные виды, было постелено одеяло. Сергей узнал его – это было одеяло его сына Коли. Поверх одеяла перекрученной змеей лежала простыня. В дальнем углу дивана кособочилась смятая подушка – и ее узнал Сергей. Подушка тоже была Колина. А между подушкой, диванной спинкой и простынной змеей лежал окаменевший комок из двух переплетенных обнаженных тел. Верхнее тело было его сыном Колей. Нижнее – совершенно не знакомой Сергею девушкой. Оба повернули головы в его сторону.
На Сергея смотрели четыре очень больших, невероятно перепуганных глаза. Казалось, яркий свет просто припечатал ошалевших детей к дивану. Конечно же, для Сергея это были просто дети. Несчастные дети, не нашедшие еще в окружающем пространстве подходящего места для своей повзрослевшей любви. Кожа обоих была покрыта крупными, с рисовое зерно, пупырышками.
Девушка пронзительно завизжала и стала выкарабкиваться из-под Коли. Она была очень хрупкая и черненькая, с короткой черной прической и большим черным косматым треугольником в низу живота. Маленькие груди с крупными темно-коричневыми сосками словно бы втянулись в тело, став двумя еле выпуклыми, мелко дрожавшими бугорками. Можно было подумать, что у этого трогательного существа вообще нет грудей, есть лишь два круглых пятна, оставленных медицинскими банками.
Девушка продолжала визжать и натягивать на себя простынную змею, которая не желала раскручиваться и елозила по телу, не прикрывая ничего. Худенькие бедра были в мокрых пятнах.
В Коле будто бы растворились все кости. Теперь он полулежал на диване изломанной ватной куклой и бессмысленно, блуждающими глазами глядел на отца. У Сергея мелькнула мысль, что он совсем не знает тела собственного сына, ведь дома он такой стеснительный, всегда в джинсах и рубашке, или пижаме, или замотанный в большое махровое полотенце после ванны. Он не знал, что у Николая довольно широкая, хотя и очень костлявая грудь, поросшая жестким рыжеватым волосом, а детородный орган таких размеров, что немало взрослых мужиков искренне позавидовали бы ему.
Бедные, бедные дети…
Гранатометы оказались постельными принадлежностями, тайком вынесенными из дома.
Тайный сговор оказался тайной птичьей любовью, лишенной крова.
Бандит Каландадзе оказался юной грузинкой, скорее всего лаборанткой или аспиранткой института, в котором учился Николай, недаром он звонил по служебному телефону и просил ее подозвать.
Тайны проникновения в издательство не существовало вовсе – Коля, мастер на все руки, наверняка сам выточил ключи, использовав в качестве образца отцовскую связку.
Свист в голове Сергея снова достиг высоты реактивной ноты.
Ему было пронзительно жалко этих детей, он испытал невероятно острое чувство тоскливой любви, нежного стыда и горькой радости. Из глаз его потекли совершенно неожиданные слезы. Сергей лихорадочно искал милые, добрые слова, единственно верные в этой ситуации, но слова застряли в груди, их перебивал разбойничий свист, издаваемый мозгом, и тут произошло нечто абсолютно невероятное, противоестественное, настолько парадоксальное, что над объяснением этого сломал бы голову не один психолог.
Сергей дико расхохотался.
Он был поражен этим не меньше детей, но справиться с собой не мог. Согнувшись пополам и размахивая пистолетом, он корчился от сумасшедшего ржания, в котором были и разрядка от нечеловеческого напряжения последних месяцев, и вакхическое торжество жизни, и издевательство над самим собой, построившим на тухлом песке домыслов гигантское здание подозрений, и гомерический гогот над микроскопичностью всяких там «черных книг денег» по сравнению с сияющими высотами обыкновенного человеческою счастья, и истерика от того, что еще секунда, и он выпалил бы в собственного сына и его любимую из газового пистолета, и панический смех над нелепостью препятствий, которые мы сами выстраиваем на собственной дороге в будущее.
Коля и Лианочка – зверский бандит Каландадзе носил очень красивое имя Лиана, которое весьма распространено в Грузии, но на самом деле заимствовано из греческого, где оно означает «солнце», – испугались так, как не пугались никогда в жизни. Эти долгие секунды смеха были гораздо страшнее того первого мига, когда в комнату ворвался большой грузный человек с выпученными глазами и нацелил на них пистолет.