Если бы они знали, кто такой Том на самом деле, ему бы не стоило труда поставить их на колени. Они были очарованы темной силой. Да, именно так Том это называл – «темная сила». У него язык не поворачивался назвать эту силу злом, кровь начинала кипеть при одной такой мысли.
Оставив Роуз видеть утренние сны, Коллинз не торопясь спустился на первый этаж отеля в бар. Помахал нескольким уже активно поглощавшим завтрак археологам и ужасно бледному Форестеру, перед которым стояла одна жалкая чашка с овсяной кашей.
Том усмехнулся – должно быть, Форестер чувствовал себя как после адского похмелья. Том не знал, где оставил его Патрик, однако был уверен, что сам Патрик сегодня завтракать не придет. Да и вообще никуда никогда не придет.
Он не собирался ничего разузнавать и даже ни с кем говорить, не собирался наблюдать за всеобщим настроением, злорадствовать и наслаждаться тайным знанием – все эти чувства моментально пронеслись в нем и погасли, когда он уловил чужие эмоции, носившиеся в воздухе, когда развернул всю цепочку событий, даже тех, в которых не участвовал. Теперь все это казалось ему слишком мелко.
Он лишь хотел плотно позавтракать (яичница с беконом, гренки с маслом, апельсиновый джем, кофе с молоком), загрузить Роуз и чемодан в такси, потом в поезд, а потом в самолет. Здесь его больше ничто не удерживало, а что до красоты пейзажей – теперь его влекли совсем другие пейзажи. Он видел лишь границу между мирами, но она уже огненной линией горела в его сердце.
Коллинз не торопился, наслаждался видом и вкусом еды – яйца были такими блестящими и желтыми, а бекон таким белым и розовым, с поджаристой корочкой, аромат кофе почти вызывал эрекцию. В открытые окна вливался запах дождя – запах сырости, трав, ветра, электричества, и Том то и дело дергал носом, как ласка или хорек. Обоняние обострилось в несколько раз, стало как у хищного зверя, да и осязание как-то изменилось – теперь пальцы чувствовали тоньше, точнее, будто бы текстура мира стала выпуклее, будто бы появились новые разновидности ощущений, сотни граней прежних определений «гладкий», «бархатистый», «шероховатый». Сейчас все эти слова казались слишком скудными, совершенно не способными описать, каковы вещи на ощупь – и тем более описать, какова на ощупь энергетика, энергия, ибо Том ощущал теперь и ее тоже. В нем самом она сейчас текла темная, жирная, маслянистая, как нефть.
И смутно подумалось, что ему нужен тот, в ком бы она бесновалась красными огненными сполохами, как августовские зарницы мечутся над полями. Но здесь не было никого подобного, и Том не представлял, как, где и зачем его искать.
***
Роуз оказалась легкой попутчицей – вроде и не скажешь, что ведьма. Иногда Тому даже чудилось, что она его побаивается, хотя это не помешало им совокупиться еще пару раз до того, как самолет вернул их в Лондон. Здесь, в реальной жизни, без флера темной магии, без отсвета пограничного мира, она казалось совсем девчонкой, с внешностью, которую обожали некоторые художники прошлого: темные кудрявые волосы, яркие глаза, пухлые губы вишнями, пышные формы…
Том не стал спрашивать, родилась она в мире сидов или земном мире – сейчас она все равно принадлежала Перепутью. И пока он не знал, зачем взял ее с собой, кроме плотских утех. Его просто устраивало то, что, когда ему надо было подумать, Роуз молчала, а когда он хотел ее, с готовностью отзывалась.
Лондон выглядел так, словно был вырезан из глянцевого журнала или напечатан на пачке с чаем – что-то чужое в нем появилось, что-то ненастоящее. Иногда Тому казалось, что реальность рябит и напрыгивает на него. Она была словно какофония красок и звуков, и еще отовсюду теперь до него доносились подозрительные шорохи, посвистывания, завывания, плеск моря, шум леса, лай и скрип, заунывные мелодии – и все это прямо в гуще мегаполиса, среди шума машин, людского гомона, бормотания радио, мертвых воплей рекламных экранов. Красное, желтое, синее, холодный дождь, разноголосые туристы, велосипеды и кэбы, запах кофе, мяса и пива, газетные заголовки, зонты и шарфы, звон монет и шуршание купюр, писк мобильных телефонов – все взрывалось у Тома в мозгу.
– Что будем делать с твоим псом, дорогуша? – спросил Роуз, когда они зашли перекусить в кафе.
Второсортное, совсем крошечное, со столами, накрытыми красно-белой клетчатой клеенкой, с допотопными солонками и перечницами, но Том внезапно почувствовал, что умирает от голода. Роуз с наслаждением уплетала жирные пончики и каждый, прежде чем отправить в рот, топила в белейшей сахарной пудре. Том подумал, что Джейн бы зашлась в истерике, только завидев эти пончики. Диета и прочие глупости.
– Псом? – бездумно повторил он.
– Ну да, псом, которого Друид приставил к тебе, – кивнула Роуз, запивая пончики капучино, в который положила столько сахара, что казалось – ложка должна стоять.
Том покончил с вполне сносной картошкой и теперь цедил свой кофе – черный, без сахара.
– Ты ведь знаешь все про него, не так ли? – спросил он.
– Про волка? – удивилась Роуз. – Все то же, что и у других волков, только подозреваю, твой несколько смышленее.
– Нет же, – досадливо отмахнулся Том. – Не про Хилла. Про Друида.
Тут по свеженькому личику Роуз прошла какая-то неясная рябь. Она даже пончик положила обратно на тарелку.
– Никто не может знать все про такого, как он. Даже повелителям Эмайн Эблах не дано это. Он очень силен, и мне так жаль тебя, сладкий, он пометил тебя, и этого уже не исправить... Но ничего, ты тоже становишься сильнее, и вскоре уже сможешь потягаться с ним, ангелочек. Только держись подальше от этого кобеля.
– Смогу потягаться с ним?..
– Твоя сила растет очень быстро, – покивала Роуз, снова принимаясь за пончики и, видимо, успокоившись.
Это Том и сам чувствовал. И наслаждался. Казалось, теперь язык отчаянья был ему неведом. Однако что толку от силы, которую некуда применить? Ему сказали – надо играть, и Волшебная страна откроется. Все звучало так просто, но никто не сказал ему – когда. И зачем. И позволено ли ему будет там остаться.
– Что ты знаешь про игру, Роуз?
Она прищурилась, внимательно посмотрела на него и после длинной паузы, словно бы нехотя, пожала плечами. Лампы над барной стойкой, и так довольно тусклые, два раза мигнули и вновь загорелись ровно.
– Про эту игру по-настоящему знают только туатские маги. Нам она неведома, не поддается. Я знаю, что как только ты завершишь искомое число партий, сможешь пройти в Эмайн Эблах и встретиться с нашим даном. Королем, если говорить вашим языком. Хотя когда-то вы называли его богом. Может быть, кто-то и сейчас называет.
– И какое же имя у этого бога?
– Луг, – спокойно сказала Роуз.
Том некоторое время рассматривал кофейный осадок на стенках чашки. Кофе здесь подавали отвратительный.
– Тот самый Луг? – наконец спросил он. – Луг Самилданах? Сияющий?
– Так его называли когда-то очень давно, – отвечала Роуз, покачивая головой, и в этот момент показалась Коллинзу древней, древней старухой, которая уже наполовину потеряла свою безмерную память. – Очень давно, когда я даже на свет еще не родилась. Хотя время в Эмайн Эблах стало течь по-другому тоже очень давно. Оно замедлилось. Оно впало в сон, как и весь наш мир…
– Впало в сон?..
– Да, и теперь яблоки зреют в десять раз медленнее. Раньше мы боялись старости, а теперь многие молили бы о ней, если бы смели…
– Я не понимаю тебя, Роуз.
– Поймешь, когда увидишь. А ты увидишь, Том. И пора тебе уже сменить имя – это звучит как имя какого-то безродного глупого пастуха.
Том усмехнулся – кажется, характер ведьмы начинал прорываться сквозь очаровательную оболочку. Ему и в голову не пришло обидеться на слова девчонки – или же впавшей в маразм и брюзгливость старухи.
– Не тебе судить, моя маленькая розочка, не тебе судить.
Роуз определенно стоило показать, как она может ему быть полезна. Потому что терпение никогда не значилось среди достоинств Тома, и следовало ли сейчас учиться этому прекрасному качеству – он не знал.