Том пораженно воззрился на него, открыл, а потом закрыл рот, как рыба. Действительно, глупец.
– Нет, – бессильно сказал он.
– Да, – кивнул Тайлер.
И тут Том почувствовал, как какое-то глубокое, сокрушительное чувство переполняет его, жуткое по накалу, – его как будто укололи иглой в самое сердце.
Он видел бесконечный могучий лес, и змеящиеся корни под ногами, и какое-то мерцание в глубине чащи, и убегающие в темные пещеры тропинки, и белые цветы, сияющие в ночи, и пляшущих светлячков, и над всем этим парила магия: как нечто легкое и тяжелое одновременно, как нечто, готовое лопнуть и разорваться в любой момент – и превратить реальность в ад или рай. Она была как некое темное, грозовое обещание, и Том уже знал, чья эта магия, он знал ее давным-давно, она даже вкус имела особый – как будто бы на язык положили медную монету, вкус кисловатый, металлический.
«Мерлин», – сказал кто-то внутри него, и этот внутренний голос, он в этот раз не был ленивым или снисходительным, в нем было и узнавание, и восхищение, и ненависть, и какая-то горькая радость, будто от встречи не то с другом, не то с врагом после долгой разлуки. Такие многомерные, переливчатые чувства были неведомы Тому Коллинзу, но теперь он был Томом Коллинзом только наполовину.
И на мгновение он испытал острую тоску по тому времени, когда был только самонадеянным журналистом. Оно показалось ему таким же умиротворяющим, как картинки в некоторых детских сказках: сказочные домики, приветливо освещенные окна, розы под окном, тропинка, убегающая в ржаное поле. Раньше ему казалось – окажись он внутри такой сказки, он мир найдет в разгар любой войны, но, похоже, он и здесь ошибался. Как всегда и во всем.
Но предвкушение, которое бурлило в нем, те сотни чувств, которые проснулись в нем, – все это оказалось сильнее, намного сильнее. Этот укол грусти был сродни гудку отъезжающего поезда, который уже нельзя остановить.
– Зачем ты пришел, Тайлер? Только чтобы прочитать мне нотацию? Нет же. Так ответь честно.
Тайлер взял чашку, поставил ее под краник кофе-машины и нажал на кнопку, наливая себе еще одну порцию кофе. Как будто и не дрались они только что посреди кухни, урча и разбрызгивая кровь. Только красивое его лицо, кажется, еще больше осунулось.
– Не сегодня, так завтра, ты пойдешь на ту сторону.
– Откуда ты знаешь?
Хилл проигнорировал его вопрос.
– Там тебе расскажут свою историю… и озвучат условия. Так вот, я хочу, чтобы после твоего возвращения ты попытался вспомнить, что рассказал тебе Друид.
Том припомнил золоченую коробочку, которую дал ему Хилл в тот вечер, когда они встретились с собакой, и сон, окутавший его сразу, как он открыл ее. Он помнил, что в этом сне приходил к нему Мерлин, но что он тогда ему сказал, было скрыто, как в белом тумане.
– Снимешь трискелион и сможешь вспомнить. Твой маг просто не хочет, чтобы ты это помнил.
– Раздвоение личности, – усмехнулся Коллинз. – Так увлекательно.
– Не допускай, чтобы тобой играли, – хмуро сказал Тайлер. – Ни как человеком, ни как магом. На той стороне любят играть. Поэтому сейчас приходится разгребать дерьмо.
Но Том его уже не слышал, он думал лишь об этих словах Хилла: «Ты пойдешь на ту сторону». Ему нестерпимо хотелось оказаться в Стране сидов, в самом ее сердце, да и Роуз говорила, что ему вскоре доведется увидеть Луга. Того Луга, о котором рассказывали тысячелетние саги.
Но ему также нестерпимо хотелось встретиться с Мерлином.
Все это было как плавание сквозь туман, когда судно идет вслепую, точно бы в молоке, пока в белесой мгле не забрезжит огонь маяка.
– Я должен пойти с тобой, – после долгого молчания сказал Хилл.
Коллинз удивленно на него воззрился.
– Как на той стороне воспримут ликана, который работает на злейшего врага?
– Как твоего личного пса, – поморщился Хилл и выплеснул недопитый кофе из чашки в раковину.
– А он горячий, – раздался от двери звонкий голос, а потом послышались шлепающие шаги босых ступней, и оборотня скривило еще больше. Конечно, он давно расслышал бесшумное появление Роуз своим звериным слухом.
– Ведьма, – сплюнул он, и глаза его опять сверкнули алым. – Ты притащил ведьму с собой! Мало тебе гадости, что в тебе самом, так ты еще собираешь плесень по углам Пограничного мира…
– Как мне нравятся эти звериные страсти, – проворковала Роуз. – Дашь мне позабавиться со своим псом, Том? Такие плечи, такие мускулы… Залюбить до смерти оборотня – так весело, и никаких мучений, красавчик, умрешь во время оргазма, разве не это мечта любого мужчины? Разве я тебе не нравлюсь?
– Мне не нравятся полутрупы, – оскалился Тайлер.
Тому почувствовал, как подкатывает тошнота. Хилл явно знал про ведьму то, чего не знал он сам. Хилл вообще много чего знал, и это решало дело.
– Замолчите вы, – крикнул Том. – Вы оба пойдете со мной.
***
Луг Сияющий звали его. Луг светозарный. Луш вечно юный и внушавший любовь одной своей улыбкой, сиявшей, как само солнце, когда оно впервые выглядывает из холодных снежных облаков, такое невинное, такое властное.
Том хорошо это знал из книг, которые читал когда-то в прохладных и сумрачных лондонских библиотеках в жаркие летние дни, и никакие мрачные намеки вервольфа не могли убить в нем веру в красоту той страны, куда он так жаждал попасть.
Том знал, а маг, Маг в нем, имени которого пока Том не ведал, – он помнил. Не глазами, не умом, но сердцем.
Луг сокрушительно прекрасен, шептала темная колдовская кровь. Он так прекрасен, что больно смотреть на него и несчастье расставаться с ним, даже если встретился лишь на миг.
И этот шепот гнал Тома Коллинза к запретному царству сидов сильнее любой гончей.
И Тайлер, и Роуз сопровождали его в мрачном молчании, едва вынося присутствие друг друга; Том подозревал, что это была не просто борьба характеров, но борьба тончайших флюидов, которые он пока не мог уловить. Однако, усмехнулся Том, оглядев их, выглядели они сработавшейся парой отборных телохранителей: оба в черных кожаных куртках и темных очках, с нарочито безразличными лицами, прямо-таки герои нового нуарного детектива.
В конце концов, что бы там ни забирал у Тома его внутренний маг, иронию и самоиронию он ему оставил, и одно это уже было прекрасной новостью.
Дальность выброса в страну сидов зависела от мощности портала, как неохотно объяснил Хилл. То, насколько глубоко позволяла зайти страна, определялось уровнем Тома в игре – и Хилл сейчас не знал, насколько нун пробудил силу мага. Именно от этого, язвительно заметил оборотень, зависит, сколь долго и бессмысленно все они будут плутать по волшебным островам, сколько тяжелых и мутных часов или даже дней страна будет водить их, пока не решит им открыться – или же без всяких сожалений сожрать и выплюнуть косточки.
– Что значит – «водить»? – спросил Том.
Тайлер хмыкнул.
– Слышал когда-нибудь от людей, живущих рядом с лесом, разные байки о лесных духах, которые могут кружить заплутавшего путника, пока тот с ума не сойдет? Хотя откуда тебе знать людей, живущих рядом с лесом! Ты же городской хлыщ.
– Я много ездил с учеными, – возразил Том. – Пусть и не с этнографами, но кое-что слышал. И мне всегда нравились страшные сказки. Про лесного царя, например.
– Нравились, говоришь? – вдруг хохотнула Роуз. – И что же тебе в них нравилось?
Том пожал плечами.
– В детстве я его часто представлял. Он сидит и пересыпает камешки, и они вспыхивают в его пальцах разными цветами – то земляничным, то медовым, то травянистым, то небесно-синим… Вокруг душный летний вечер, во влажной низине пахнут болотные цветы…Качаются на ветру травы, бормочут лягушки, где-то далеко шумит вершинами лес… И он все слышит и видит, все! Это его земля, он чует далеко вокруг: как гномы возятся в своих пещерах, как катят свои допотопные тележки суетливые лепреконы, как кружатся в хороводе над лугами крошечные феи, как несется, ломая ветки, по лесу олень, спугнутый хищным зверем, как кролики выбегают из норки и озираются по сторонам, как закидывает морду к луне и воет старый волк… Лесной царь точно всем своим существом разлит в воздухе, сам воздух – его дыхание… Хотя, может быть, это был и не лесной царь, а кто-то другой…