Вентиляторы все так же кружились со скрежетом, все так же откуда-то веяло сладкими запахами трав, а мир снова будто бы сдвинулся.
Они были молодыми, совсем молодыми.
У одного был античный профиль, смуглая кожа с множеством родинок и копна черных кудрей, и суженные зеленые глаза его смотрели высокомерно; у второго – острые черты, словно вырезанные из бумаги, нежная бледность, удивленно взлетевшие брови и взгляд прозрачный и стальной, как самая чистая и холодная вода. Оба выглядели встрепанными и утомленными, синие тени залегли под глазами, а одеты были обычно – Имс бы не обратил внимания, встреть он их на московских улицах: короткие плащи болотного цвета с капюшонами, высокие узкие мягкие сапоги, кожаные перчатки…
И от них веяло опасностью.
Такой опасностью, что все инстинкты Имса тут же взвыли, как пожарная сирена.
Имс судорожно схватился за грудь, пытаясь поймать пульсацию омелы, но она молчала, а мозг не мог дать ответа на какой-то очень важный вопрос. Только вот Имс внезапно забыл – на какой. Что-то мучило его, но что – он не мог вспомнить, а сирена выла все громче.
Уже не понимая, зачем, он рванул на себе рубашку и куртку – и увидел мерцающие контуры на груди.
Что-то переливалось и шевелилось на его коже, какой-то рисунок, но что это был за рисунок и какое он имел значение, стерлось из памяти. Имс куда-то должен был бежать, бежать от кого-то, и как можно скорее, но вот куда и от кого?
Куда и от кого?!
И вдруг кожу возле сердца продрало ожогом, и Имс четко увидел черное, уже не светящееся растение.
И медленно, так невыносимо медленно, пришло узнавание.
И, может быть, он еще бы успел… он хотя бы попытался успеть… но тут услышал непередаваемый звук.
Непередаваемый – и в то же время смертельно узнаваемый.
Нежный и мощный шорох.
Шорох крыльев.
Имс, не веря слуху, медленно поднял глаза и чуть не зажмурился.
Это было то, что он всегда называл: «в мире есть что-то еще».
Что-то важное, чего он не мог до конца понять, но к чему сейчас почти приблизился, изнемогая от этого «почти», от того расстояния до истины, которое было ничтожным, таким ничтожным, что все волоски шевелились на теле, – но никак не хотело сокращаться.
Огромные белоснежные крылья четырьмя серпами взлетели над головами юношей в плащах, и лица их засветились невыносимой красотой, словно лампой озарились изнутри. Никакого огненного меча им не требовалось, никакого трубного гласа, чтобы поставить кого-то на колени, да и правда – голос у одного из них, того, с чуть детским выражением черт, оказался совсем мягким, бархатным, и пальцы – тонкими и нежными, когда обхватили Имса за запястье.
Но держали эти пальцы крепче любого металлического браслета – держали в этой реальности, и Имс не смог бы теперь проснуться, даже если бы там, на земле, его подбросило взрывом.
Он сразу это понял.
– Ну вот мы и нашли тебя, Элга, – почти соблазняющим шепотом обволок его один из ангелов. – Спасибо старому Лиру, который любит нас. Я – Ульель, а это – Гаррель.
– Да я уже заочно знаю вас, ребята, – криво усмехнулся Имс.
Он умел признавать себя побежденным. И умел признавать, что недооценил противника. И уж точно нисколько не был удивлен, когда из-за спины Гарреля вышел Корвус.
***
– Корвус, ты всегда так грязно играл – или это следствие больших, как я понял, проблем с магией в твоем мире?
– Кто грязно играл, так это ты, Имс, – возразил Корвус. – Впрочем, кажется, ты всегда был шпионом, это у тебя в крови.
– А у тебя, я вижу, есть свои шпионы, – сказал Имс, кивнув на Бегущих, вполне мирно попивающих за столиком в саду какой-то черный густой напиток.
Никаких камер пыток, никаких кровавых расправ не было. Корвус с необычайным изяществом переместил их всех в дивный розовый сад, где воздух Имсу показался уж совсем сладчайшим густым сиропом, а потом щелкнул пальцами, и из-за деревьев величаво выплыл один из таинственных серебряных шаров, которые Имс еще издали приметил.
Шар приблизился к Корвусу, тот коснулся на нем какой-то точки, и перед Имсем развернулся голографический экран, в котором он увидел своего сына в другом саду, полностью зеркальном этому. Казалось, тот скучал в одиночестве, сидя на скамейке, вот только на вершинах деревьев вокруг везде сидели гроздьями черные вороны. И это только то, что Имс сумел рассмотреть.
А потом Имс увидел другую картину – собственную спальню, где он сам и Пашка, в кресле напротив его кровати, спали мертвым сном.
И, насколько понимал Имс, только от Вороньего короля зависело, как скоро метафора «мертвый сон» перестанет быть метафорой и станет просто констатацией факта.
Имсу сделалось больно, но переживать явно было поздно.
– Ну и чего ты хочешь?
– Все того же, Имс, все того же. Кажется, за последнее время, увлекшись тайными наблюдениями за моим миром, ты забыл о своем предназначении.
– Кто сказал, что это мое предназначение?
– Ты сам все знаешь, Имс.
– Корвус, ты путаешь меня и древнего мага, которого когда-то знал, – как мог небрежно ответил Имс. – Даже если во мне проснулась часть крови и часть памяти, это не значит, что мы – один и тот же человек.
– О, я знаю, Имс, я все знаю, но даже эта малая часть крови для нас неизмеримо драгоценна, – усмехнулся Корвус. – Иначе почему же ты и твой дорогой мальчик еще живы?
Имс молчал. Против правды, как известно, не попрешь.
– Я могу считать, что мы договорились? Ты же не оставишь своего сына во сне навечно? Он будет спать до тех пор, пока его разум не сгниет в наших лабиринтах. Может быть, тогда я отпущу его, но вряд ли обрадуется пробуждению – овощи и камни не осознают таких вещей, Имс.
– Отпусти его, – тихо попросил Имс. – Оставь меня у себя, а его отпусти.
– А зачем ты мне здесь, Имс? Ты мне нужен на той стороне. Ты довел дело только до половины. Только раздразнил меня…
– Твоя взяла, – проговорил Имс. – К черту все.
– Вот и прекрасно, – мягко улыбнулся Корвус. – Но я все же немножко подержу юношу у себя. Пока ты не отыграешь несколько партий. Не бойся, он под моей защитой – ничего с ним не случится.
И протянул руку ко лбу Имса.
– Нет! – успел изо всех сил заорать Имс. – Нет, отпусти его со мной!
Но Корвус уже коснулся его головы, и Имс беспомощно провалился в темноту.
Спальня выглядел мирной, и Пашка, к которому Имс кинулся, еще не отойдя ото сна, тоже казался мирно спящим. На щеках разгорелся румянец, изо рта тянулась клейкая ниточка слюны, рука свесилась с кресла и задевала пальцами паркет… Только вот, как его ни тряс Имс, как ни бил по щекам, как ни звал, вопя, как умалишенный, – он не просыпался. Воронье царство прочно держало его в своих пределах.
Прошло несколько минут, прежде чем Имс прекратил свои жалкие попытки, встал с колен, поднял сына на руки, перенес его на кровать и укрыл пледом.
Потом сходил в ванную, умылся, прошел на кухню, сел за стол и придвинул к себе ноутбук.
И, конечно, не увидел, как там, далеко, откуда его только что выбросили, как какой-то мусор, два ангела вдруг синхронно прислушались к чему-то неслышимому и сорвались с места.
– Магия Мерлина! – крикнул Гаррель, и сам Корвус едва смог отследить, как два белых ворона превратились в точки в небе.
***
Определенно, в мире Корвуса было маловато развлечений.
Пашка пришел к такому выводу, проведя целую вечность в саду из незнакомых ему цветущих деревьев, наполненном странными вещами, которые на поверку оказывались не мертвыми предметами, а живыми явлениями.
Такие сады Пашка раньше видел в некоторых фильмах – арт-хаусных. Но так как поклонником арт-хауса никогда не был, ничего полезного из просмотренного сейчас припомнить не мог. Что-то подобное он мог видеть в предлагаемых Гуглом картинках к фэнтези. Или во сне.
Ах да, он же и был во сне.
Пашка уже довольно сильно запутался.