— Точно так. мистер Лэмпсон.
— Есть ведь лучшие способы поймать птицу, чем гоняться за ней по лесу.
— Да, вы правы, мистер Лэмпсон.
— И можно и насыпать ей соли на хвост.
— Ха-ха!
— Бот и отлично, мистер Ройден. Думаю, вы меня поняли. А теперь скажите: вы случайно не знакомы с дамой, которую зовут Жанет де Пеладжиа?
— Жанет де Пеладжиа? Дайте подумать… Пожалуй, да. То есть я хочу сказать, по крайней мере слышал о ней. Но никак не могу утверждать, что я с ней знаком.
— Жаль. Это несколько усложняет дело. А как вы думаете, вы могли бы познакомиться с ней — например, на какой-нибудь вечеринке или еще где-нибудь?
— Это дело несложное, мистер Лэмпсон.
— Хорошо, ибо вот что я предлагаю: нужно, чтобы вы отправились к ней и сказали, что именно она — тот тип, который вы ищете уже много лет, — у нее именно то лицо, та фигура, да и глаза того цвета. Впрочем, это вы лучше меня знаете. Потом спросите у нее, не против ли она, чтобы бесплатно позировать вам. Скажите, что вы бы хотели сделать ее портрет к выставке в Академии а следующем году. Я уверен, что она будет рада помочь вам и, я бы сказал, почтет это за честь. Потом вы нарисуете ее и выставите картину, а по окончании выставки доставите ее мне. Никто, кроме вас, не должен знать, что я купил ее.
Мне показалось, что маленькие круглые глазки мистера Джона Ройдена смотрят па меня проницательно, и голова его опять склонилась набок. Он сидел на краешке кресла и всем своим видом напоминал мне малиновку с красной грудью, сидящую на ветке и прислушивающуюся к подозрительному шороху.
— Во всем этом нет решительно ничего дурного, — сказал я. — Пусть это будет, если угодно, невинный маленький заговор, задуманный… э-э-э… довольно романтичным стариком.
— Понимаю, мистер Лэмпсон, понимаю… Казалось, он еще колеблется, поэтому я быстро прибавил:
— Буду рад заплатить вам вдвое больше того, что вы обычно получаете.
Это его окончательно сломило. Он просто облизался.
— Вообще-то, мистер Лэмпсон, должен сказать, что я не занимаюсь такого рода делами. Вместе с тем нужно быть весьма бессердечным человеком, чтобы отказаться от такого… скажем так… романтического поручения.
— И прошу вас, мистер Ройден, мне бы хотелось, чтобы это был портрет в полный рост. На большом холсте… Ну, допустим… раза в два больше, чем вот тот Мане на стене.
— Примерно шестьдесят па тридцать шесть? — Да. И мне бы хотелось, чтобы она стояла. Мне кажется, в этой позе она особенно изящна.
— Я все понял, мистер Лэмпсон. С удовольствием нарисую столь прекрасную даму.
Еще с каким удовольствием, сказал я про себя. Ты, мои мальчик, иначе и за кисть не возьмешься. Уж насчет удовольствия не сомневаюсь. Однако ему сказал:
— Хорошо, мистер Ройден, в таком случае я полагаюсь на вас. И не забудьте, пожалуйста, — этот маленький секрет должен оставаться между нами.
Едва он ушел, как я заставил себя усесться и сделать двадцать пять глубоких вдохов. Ничто другое не удержало бы меня от того, чтобы не запрыгать и не закричать от радости. Никогда прежде не приходилось мне ощущать такое веселье. Мой план сработал! Самая трудная часть преодолена. Теперь лишь остается ждать, долго ждать. На то, чтобы закончить картину, у него с его методами уйдет несколько месяцев. Что ж, мне остается только запастись терпением, вот и все.
Мне тут же пришла в голову мысль, что лучше всего на это время отправиться за границу; и на следующее утро, отослав записку Жанет (с которой, если помните, я должен был обедать в тот вечер) и сообщив ей, что меня вызвали из-за границы, я отбыл в Италию.
Там, как обычно, я чудесно провел время, омрачаемое лишь постоянным нервным возбуждением, причиной которого была мысль о том, что когда-то мне все-таки предстоит возвратиться к месту событий.
В конце концов в июле, четыре месяца спустя, я вернулся домой, как раз на следующий день после открытия выставки в Королевской Академии, и, к своему облегчению, обнаружил, что за время моего отсутствия все прошло в соответствии с моим планом. Картина, изображающая Жанет де Пеладжиа, была закончена и висела в выставочном зале и уже вызвала весьма благоприятные отзывы со стороны как критиков, так и публики. Сам я удержался от соблазна взглянуть на нее, однако Ройден сообщил мне по телефону, что поступили запросы от некоторых лиц, пожелавших купить ее, но он всем им дал знать, что она не продается. Когда выставка закончилась, Ройден доставил картину в мой дом и получил деньги.
Я тотчас же отнес ее к себе в мастерскую и со всевозрастающим волнением принялся внимательно осматривать ее. Художник изобразил ее в черном платье, а на заднем плане стоял диван, обитый красным бархатом. Ее левая рука покоилась на спинке тяжелого кресла, также обитого красным бархатом, а с потолка свисала огромная хрустальная люстра.