— С ним я не желаю иметь ничего общего! Ты это прекрасно знаешь. После вашего приезда он опять зачастил сюда, будто его беспокоит здоровье Нуреддина. Передай ему от моего имени, чтобы ноги его здесь больше не было, иначе я выгоню его.
— Отец, умоляю, не делай этого. Сегодня он будет просить тебя кое о чем. Не отказывай ему, потому что и я прошу тебя вместе с ним.
— Да я же сказал тебе, что с Амирасланом у меня не может быть никакого дела.
— Если так, то нам придется обойтись без твоего согласия.
— Гюльпери, говори прямо, чего ты хочешь?
— Сегодня Амираслан будет просить моей руки. Не откажи ему.
— Никогда! Пока я жив, этого не будет!
— Посмотрим! Я уже не маленькая девочка. Мне двадцать пять лет. Я самостоятельная женщина. Мне хотелось устроить все по-хорошему. Но раз ты не согласен, я не виновата. Прошу больше не вмешиваться в мои дела.
Гюльпери ушла, сердито хлопнув дверью.
Имамверди сидел, опустив голову, в глубокой задумчивости. Вскоре приехал Амираслан. Старик заперся с ним в соседней комнате, и чем у них там кончилось — Нуреддин не знал. До него доносился только гневный крик дедушки.
Спустя три дня Гюльпери без благословения отца обвенчалась с Амирасланом. Дерзость непослушной дочери потрясла Имамверди. Нуреддину она разрешила пока остаться у дедушки. Мальчика это очень обрадовало, потому что, приехав в деревню, Гюльпери снова обращалась с ним очень грубо.
Теперь он целые дни проводил с дедушкой в саду. Он то смотрел за пчелами, то носил шелковичным червям тутовые листья, то рвал плоды, ловил рыбу на речке, собирал в лесу грибы и малину. И повсюду он носил своего воробышка. Старик окрасил птенчика в красный цвет, поэтому Нуредднн называл его Гызылджа. Птичка так привыкла к своему маленькому хозяину, что летала за ним без всякого зова.
По субботам в деревне Гюллиджа бывали базары, на которые съезжался народ со всей округи. Дедушка Имамверди водил туда Нуреддина. Школьный костюм мальчика привлекал всеобщее внимание.
Весело и привольно жилось Нуреддину у дедушки, он был очень рад, что Гюльпери не увезла его с собой. Но вдруг она почему-то передумала и решила забрать мальчика к себе. Старик не хотел его отпускать. Между отцом и дочерью начались беспрерывные шумные ссоры, которые сильно огорчали мальчика. Наконец, он сказал:
— Дедушка, не надо больше спорить с Гюльпери. Что случится, если я буду жить у нее? Ведь я каждый день буду приходить к тебе. Имамверди согласился с большой неохотой, и Нуреддин переселился к своей мачехе.
Амираслан в короткое время то ласками, то угрозами забрал у Гюльпери все ее деньги, проиграл их в карты, промотал в кутежах. Он надеялся, что Гюльпери еще при жизни Гаджи-Насира хитро присвоила себе все его богатства, но скоро понял, что ошибся. Между ним и Гюльпери начались частые скандалы. Тогда Гюльпери сказала мужу, что она очень хотела бы отделаться от Нуреддина и завладеть его наследством.
— Что ж ты раньше молчала?! Если бы ты не скрывала этого от меня, я давно уже нашел бы способ избавиться от него. Но ничего, еще не поздно. Ты только ни во что не вмешивайся, это не твое дело, — сказал Амираслан.
Нуредднн думал, что, поселившись у Гюльпери, он в любое время, когда захочет, сможет пойти к дедушке Имамверди. Но на другой же день он убедился, что жестоко ошибся. Мачеха и старуха Пуста превратили его жизни и совершенный ад. То и дело они бранили его. А Амираслан с тайным умыслом обращался с ним ласково, ни на шаг не отпускал от себя и всюду таскал его с собой.
Однажды, гуляя по саду, он сказал:
— Залезь-ка на черешню, нарви ягод.
Когда, выполнив его приказание, Нуреддин хотел уже спуститься вниз, Амираслан сказал:
— Смотри-ка сколько ягод на ветке у тебя над головой. Поднимись, сломай ее. Так на ветке и понесем черешню домой.
— Но до нее не добраться. Ветки очень тонкие, не выдержат меня, сломаются.
— Эх, ты! А говорил, что не трус. Да эти ветви и меня выдержат.
Слова эти задели Нуреддина, и он полез вверх. Когда он взобрался на самую верхушку дерева, ветка с треском сломалась и он рухнул вниз. К счастью, он застрял в густых ветвях и не разбился. Когда он слез с дерева, Амираслан положил сломанную ветку себе на плечо и сказал:
— Пойдем, Нуреддин! На этот раз бог спас тебя от смерти, — и захохотал. Мальчика удивило то, что он сказал «на этот раз», удивил и этот странный хохот, но что все это значило, он так и не понял.
На другой день Амираслан покрыл попоной Джейран-басана и сказал:
— Выкупай его в речке и покатайся немного.
— Нет, я боюсь, — отказался Нуреддин. — Никогда в жизни не сяду на эту лошадь.
— Ага, наконец-то признался, что ты трус, — сказал Амираслан, вскакивая на коня. — Уж если ты так боишься, садись за спиной у меня, поедем купаться.
Нуреддин очень любил купаться и охотно согласился. На речке Амираслан разделся, сел на коня, въехал в воду, заставил коня немного поплавать, потом сказал:
— Если не боишься, давай и тебя посажу, поплаваешь на коне.
Нуреддину очень понравилось это предложение. Амираслан посадил его на Джейран-басана, а сам взял повод и завел коня в реку. Когда лошадь плыла по самому глубокому месту, он вдруг дернул повод. Джейран-басан с силой рванулся вперед и сбросил с себя Нуреддина.
Мальчик скрылся под водой, но сейчас же вынырнул и поплыл к берегу. И опять он не заметил ни досады на лице Амираслана, ни злобного огня, блеснувшего в его глазах. Когда он вышел на берег, негодяй спросил его:
— Когда же ты научился так плавать?
— Это дедушка научил меня. Когда я жил у него, мы купались каждый день. А сейчас он заболел.
— Откуда ты знаешь? Что, бегал к нему?
— Нет, мне садовник сказал вчера.
— Еще раз повторяю, незачем тебе к нему шляться. Он тебе не дед, а чужой человек! Слышишь?! Одевайся скорее, поедем.
Нуреддин покорно натянул на себя одежду. Всю дорогу Амираслан молчал и был очень задумчив. Они не думал отказываться от своего злодейского замысла и ломал голову над новым способом отделаться от мальчика. А Нуреддин все, что происходило с ним в последние дни, считал роковой случайностью и ни в чем не винил Амираслана.
Но один случай заронил в его душу подозрение. Как-то раз Амираслан и Нуреддин возвращались домой с базара. По дороге они увидели гадюку, которая, свернувшись, спала на каменной ограде. Амираслан сказал:
— Смотри, Нуреддин, какой красивый уж. Ну-ка, поймай его! Отнесем его нашему ежу, он его съест. Да ты не бойся! Он не ядовитый.
— Я знаю, что ужи не ядовитые, но это гадюка.
— Вот еще! Говорю тебе, это уж!
— Нет, у ужа голова желтая, не такая черная.
— Да кто это тебе сказал?
— Дедушка. Он несколько раз показывал мне в саду ужей.
Амираслан захохотал:
— Просто ты боишься, вот и придумываешь разные отговорки.
Нуреддин ничего не сказал и, ударив змею палкой по голове, убил ее.
— Теперь посмотри: гадюка это или уж?
В это время двое крестьян проходили мимо.
— Конечно, гадюка, — подтвердили они.
Когда они скрылись из виду, Амираслан осмотрел гадюку со всех сторон и сказал:
— Да, я ошибся. Но она так похожа на ужа — нетрудно перепутать.
Нуреддин ничего не ответил и подумал: «Ошибся... А если б я послушался его, валялся бы теперь мертвым на дороге».
Тогда-то и запало в его детскую душу подозрение.