К тому участку берега, где я нашел выброшенных велелл и физалий, следовало присмотреться повнимательнее, потому что из-за каких-то местных условий (ветра или струй течения) здесь выбрасываются на берег организмы, которым вообще суждено судьбой проводить всю свою жизнь на поверхности открытого океана. И действительно, я и позднее находил на этом участке скопления выброшенных сифонофор, которыми набил не одну банку, и фиолетовые раковины янтин.
Очень интересовала меня фауна и флора скалистых обрывов Тысячи гор, западный край которых подходит к Паранг-Тритису. Однако эти обрывы были настолько неприступны, что по ним рисковали пробираться лишь сборщики гнезд саланган, так называемых ласточкиных гнезд.
Сделаю отступление и расскажу немного об этом излюбленном продукте китайской кухни.
Гнезда эти строят собственно не ласточки, а стрижи и строят их не из земли, а из клейкой, застывающей на воздухе слюны.
Такое гнездо, разумеется, тщательно отмывают от грязи, пуха и экскрементов птенцов. Затем оно варится тонко нарезанными ломтиками, которые с острыми приправами и подаются к столу. Вкус самого гнезда невнятен. Это нечто хрящеватое, упругое, вроде нашей вязиги. В сочетании с пряными соусами получается очень приятное блюдо, но вкус ему, пожалуй, придают именно приправы. Ведь китайская кухня вообще очень часто бывает построена на контрастном сочетании почти не имеющих собственного вкуса ингредиентов (вроде тоже прославленных акульих плавников) и очень тонких, пикантных приправ. Впрочем, говорят, ласточкины гнезда обладают тонизирующими и даже афродиастическими свойствами, но эту славу они разделяют и с трепангами, и со многими другими экзотическими блюдами. Судить не берусь…
Зато я воочию убедился, с каким напряжением и риском для жизни связана добыча этих гнезд, которые саланганы устраивают на самых неприступных скалах. Сборщики гнезд карабкаются по почти отвесным обрывам. Порою они пользуются трепещущими бамбуковыми лестницами, которые спускают со скалистых вершин.
Должен сказать, что промысел ласточкиных гнезд еще опаснее, чем сбор гагачьего пуха и птичьих яиц на прибрежных утесах Баренцева моря. Не мудрено, что многие сборщики срываются в грохочущую под ними громаду океанских волн. Яванцы со свойственным им фатализмом говорят:
— Его забрала к себе Наи Лори Кидул — богиня Индийского океана.
При отливе и в тихую погоду мы могли пробраться вдоль скал на два-три километра. Дальше начинались «непропуски» или «непроходы», как говорят на Дальнем Востоке. Фауна была здесь неизмеримо богаче, чем на песчаных пляжах. Но и она носила отпечаток океанского прибоя, смягченного, правда, и здесь подводными скалами. На этих скалах преобладали организмы либо приросшие, либо умеющие плотно присасываться к субстрату. Поэтому для их сбора требовалось зубило, стамеска и геологический молоток.
В прирастающих к скале конических известковых раковинах морских желудей непосвященный никогда не узнает рачка. Тем не менее это ракообразные из отряда усоногих. Как и все их другие родственники, они имеют плавающую в планктоне личинку, которой свойственны все рачьи черты. Личинка оседает на пригодном для нее каменистом субстрате и неузнаваемо преображается. Она обрастает толстым известковым домиком, из которого под водой высовывается веточка усоножек, производящая ритмичные колебательные движения. При этом в раковину поступают микроскопические частички пищи и необходимый для дыхания кислород. Когда же раковина оказывается на воздухе, верхние крышки ее плотно замыкаются, и в таком состоянии рачок может существовать без воды многие дни и месяцы.