«Оба моих мужа, разумеется, знали о Франце, — говорила она. — А когда я рассказываю детям о Франце, они закатывают глаза и фыркают: мол, мама, ты уже сто пятьдесят раз повторяла нам эту историю».
Так же, как Брандтам, Гизе Энгельманн пришлось долго гадать о судьбе любимого человека даже после того, как закончилась война. Только в октябре 1947 года она получила официальное извещение о том, что «U-869» объявлена погибшей.
«Я скучала по нему каждый день моей жизни, — говорила она Колеру. — У меня в спальне есть его фотография, и я все время смотрю на нее. Это после двух замужеств, имея четырех детей! И так с тех пор, как я помахала ему рукой на прощание».
У Колера была намечена еще одна встреча перед возвращением в Нью-Джерси. Они с Боулинг вылетели в Мюнхен, где взяли напрокат автомобиль и отправились на запад по захватывающему дух, покрытому снегом сельскому ландшафту. Колер въехал в небольшой городок Меммингем и далее следовал данным ему инструкциям. Несколько минут спустя он оказался в городском центре: извилистые улицы, вековые здания и церковные шпили, устремленные в небо. «Меммингем, — думал он, — это живописный вид, учебник по истории Германии, которую мистер Сигал, цирковой силач, пересказывал моему отцу».
Колер лавировал по узким улочкам, пока не подъехал к одному из самых старых зданий в городе. Он потянул за ручку дверного звонка. Через минуту дверь открыл восьмидесятилетний джентльмен приятной наружности, полный достоинства. Одет он был в синий костюм и малиновый галстук. Белоснежные волосы идеально расчесаны. Было впечатление, что он все эти годы готовился к приему таких гостей.
«Я Герберт Гушевски, — представился этот человек. — Я был радистом на „U-869“. Добро пожаловать в мой дом».
В своей гостиной, в окружении семьи, Гушевски рассказал Колеру о том, как ему удалось избежать гибели на борту «U-869».
Теплым ноябрьским утром 1944 года, всего за несколько дней до того, как «U-869» должна была отправиться на войну, Гушевски заболел. В тот день, когда он вышел на палубу, чтобы глотнуть свежего воздуха, у него вдруг закружилась голова, и он упал, потеряв сознание. Его срочно отправили в госпиталь, где он пролежал три дня без сознания, с высокой температурой. Когда он пришел в себя, врачи сказали ему, что у него воспаление легких и плеврит. До выхода «U-869» в море оставались считанные часы, но ему необходимо было оставаться в отделении интенсивной терапии. Ему также сказали, что к нему пришли посетители.
Дверь его палаты открылась. На пороге стоял с шоколадом, печеньем и цветами в руках капитан Нойербург. За ним — первый помощник Брандт и старший механик Кесслер. А немного позади выстроились несколько членов экипажа субмарины. Ноейрбург подошел к Гушевски. Он вытер пот со лба своего радиста и погладил его по руке.
— С тобой все будет в порядке, дружище, — сказал Нойербург.
Брандт вышел вперед и взял Гушевски за руку.
— Поправляйся, друг, — произнес Брандт с той же улыбкой, которую видел на его лице Гушевски, когда рассказывал ему свои анекдоты. — Ты выберешься.
После Брандта подошел Кесслер, потом Хоренбург и другие радисты. У многих на глазах были слезы. Они желали Гушевски выздоровления.
«Наконец пришло время прощаться, — рассказывал Гушевски Колеру. — У меня было чувство, что мы никогда больше не встретимся. Когда я смотрел в глаза некоторых моих товарищей, я видел, что у них были такие же мысли».
Так же, как и все остальные, Гушевски полагал, что «U-869» затонула в районе Гибралтара. Когда он узнал, что ныряльщики нашли подлодку у побережья Нью-Джерси, он связался со «Шпигелем». Именно через «Шпигель» Колер узнал о Гушевски.
Колер провел у Гушевски два дня. Тот долго рассказывал о Нойербурге, Брандте, Кесслере и других членах команды «U-869». Он вспоминал о бомбардировке казарм в Штеттине, как они подпевали Нойербургу, а он играл на гитаре, как неосмотрительно настраивались на «Радио Кале», как Фритц Даггз украл ветчину, о своей дружбе с Хоренбургом. Он долго рассказывал о доброте Брандта, и как тот искренне смеялся его шуткам, как он был готов, в свои-то двадцать два года, взять на себя страх и отчаяние других людей. Он сказал Колеру, что ему всегда очень не хватало его друзей.
«Мне страшно думать о том, что лодка лежит на дне океана, — говорил Гушевски. — Больше пятидесяти лет я помнил ее как новую и мощную машину. А я был ее частью. Теперь взгляните на фильм и фотографии, на останки моих товарищей… Мне очень трудно и грустно думать об этом вот таким образом. Я верю в Бога и загробную жизнь. Будет здорово воссоединиться с моими друзьями, снова увидеть их, узнать, как они продолжают жить в мире, а не на войне, не в такое время, когда сотни тысяч молодых жизней были отданы без всякой цели. Я хотел бы увидеть их именно такими».