К этому времени родители Джона развелись, и отец перебрался в Калифорнию. Однажды вечером он позвонил домой и спросил сына о его планах на будущее. Джон знал, что хотел услышать отец: он поступит в Йельский университет, а потом займется чем-то, достойным интеллектуала. Вместо этого Джон почувствовал, что сами собой из него вырываются совсем другие слова. Он сказал отцу, что хотел бы исследовать мир, но не как турист или интеллектуал. Ему нужны ответы на многие вопросы. Он сказал отцу, что еще не знает, куда отправится, но он должен это сделать, он должен увидеть все собственными глазами.
«Черта с два!» — взорвался отец. Дело в том, что Джек открыл собственное дело: изобрел «Бар-О-Матик», устройство, которое позволяет барменам разливать виски с содовой сразу по нескольким стаканам из одного крана. Он поднимался высоко, у него завелись деньги, и он решил, что Джон будет, работать у него на фирме.
— Это твой план, а не мой, — ответил ему Джон.
— Если ты этого не сделаешь, закончишь простым работягой.
Джон повесил трубку.
В начале 1969 года, во время последнего полугодия средней школы, одна из девушек в его классе ходила с черной повязкой на руке. Бомбардировщики «Б-52» провели недавно массированные рейды на цели недалеко от камбоджийской границы. Члены Американского движения протеста требовали, чтобы Соединенные Штаты оставили в покое Вьетнам. Девушка делала в этот день очень резкие заявления; она верила в свою антивоенную идею. Джон представлял себя солдатом, рискующим жизнью в бою, и думал, как бы он воспринял эту девушку с ее черной повязкой и поднятым кулачком, и не мог точно решить — он очень мало знал. А это было центральной жизненной проблемой Джона, прямо сейчас, в этом классе, рядом с этой девушкой и учениками, скандирующими «Да!» У него не было ответов. Он нигде не был и ничего не видел сам.
Джон ухватился за мысль: мир ему могут показать военные, вступив в армию, он сможет увидеть все собственными глазами. Он спрашивал себя, сможет ли убить человека или воевать за дело, которое потом будет, вероятно, презирать. И опять у него не было точного ответа. И тут его озарило: он может добровольно пойти в санитары. Как бы все ужасно ни выглядело, в качестве санитара он мог спасать людей вместо того, чтобы их убивать. Он мог оставаться с чистой совестью и самостоятельно искать ответы на самые важные вопросы мира.
Сначала он подумал о ВМС — войсках, в которых служил его дед. Но ВМС предоставляли особые условия для внуков своих героев, а Джон не хотел, чтобы его как-то выделяли. Другие войска не гарантировали получение конкретной специальности и только в сухопутных войсках ему пообещали сделать из него медика в обмен на четырехлетнюю подписку. Джон завербовался.
В январе 1970 года рядовой Чаттертон был приписан к нейрохирургическому отделению 249 общевойскового госпиталя в Осаке, Япония. Ему было восемнадцать. Каждый день в отделение доставляли раненых американских солдат: у одних не было задней половины черепа, у других были перебиты позвоночники, третьи метались в горячке, либо звали маму, либо лежали молча с перекошенными лицами. Чаттертон обмывал пациентов, делал перевязки, переворачивал их в постели, а они старались оправиться от ударов, нанесенных бездушными, жестокими машинами. Многие пациенты были ровесниками Чаттертона. Иногда солдат смотрел на него перед операцией и говорил: «Я парализован, парень». Находясь в отделении, Чаттертон пытался представить, что такое жизнь для человека восемнадцати лет, у которого нет половины тела.
Если какому солдату и везло в 1970-м, то этим солдатом был Чаттертон. Он ездил на поездах, пил пиво и часто обедал в местных «сукияки». Ему нравилась его напряженная и важная работа. Он видел мир, но был вдали от опасности. Но, наблюдая за искалеченными сверстниками, которых доставляли в отделение нейрохирургии, он стал задавать себе вопросы, которые не оставляли его в покое: «Что заставляет людей делать такое друг с другом? Почему это случается с нашими парнями? Что происходит по ту сторону горы?»
Чаттертон присматривался к раненым. Чаще всего он смотрел им в глаза, слушая инструкции врача о креслах-каталках и дыхательных трубках. Глаза пациентов, казалось, всегда были устремлены вдаль, как будто эти люди смотрели сквозь доктора. Чаттертону эти солдаты не напоминали героев из «Бригады легкой кавалерии». Они выглядели уязвленными, испуганными и одинокими. Но они были похожи на людей, которые знали нечто, чего не знал Чаттертон.
Шли месяцы, через отделение нейрохирургии проходили все новые и новые пациенты, и вопросы Чаттертона звучали все более настойчиво. Он поглощал газетные статьи, читал книги и искал собеседников, но все эти источники говорили только о политике. Они не могли объяснить, как мир мог дойти до всего этого. Он снова чувствовал, как тогда, на пляже, когда он был подростком, что ему все-таки придется пойти и увидеть самому.