Франчес купила сыну еще книг, и Ричи продолжал читать: военные биографии, рассказы о битвах, описания оружия, словом, все, где шла речь о храбрости. Вскоре Франчес вынуждена была просто выталкивать Ричи на улицу.
Когда мальчик узнал о космической программе «Аполлон», идея проникновения во враждебную среду, а затем ее покорения показалась ему чудесной и невероятной. Он прочел о Ниле Армстронге, и все встало на свои места: он станет астронавтом. Он пил «Танг» для восстановления энергии, оборачивал солдатиков в фольгу, создавая самодельные космические костюмы, и умолял мать купить ему «Свонсон ТВ-диннерз» — самый близкий прототип космической пищи из того, что продавалось в Бруклине.
Все это время отец напряженно наращивал стекольный бизнес. В промежутках он посвящал себя правильному воспитанию детей. Он ценил любовь Ричи к книгам, но хотел, чтобы мальчик окреп и в другом отношении, чтобы он выучил другие уроки, которые не печатались ни в одной из книг. Он учил Ричи выполнять физическую работу — дома, в мастерской, на яхте он поручал ему важные задания. В семь лет Ричи умел резать стекло, к восьми годам он умел обращаться с циркулярной пилой. Когда Ричи делал что-то не так, отец кричал: «Ты что, тупой?» или: «Не строй из себя придурка!». Ричи опускал голову; он боготворил отца и безумно не хотел разочаровывать самого сильного человека на свете. Мать Ричи возмущалась. «Как ты можешь? — говорила она. — Ты помнишь, как твой отец ранил тебя подобными словами. Как ты можешь так говорить с сыном?» Ричард Колер ничего не мог на это ответить.
Вскоре Ричи захотел порадовать отца даже сильнее, чем хотел стать астронавтом. После того как отец спросил его: «Ты все еще играешь с солдатиками? То есть с куклами?», он начал собирать модели боевых кораблей и самолетов. Когда отец брал его с собой на яхту и поручал важные задания, он дрожал от одной мысли, что может завязать не тот узел или провести судно слишком быстро к препятствию. От мысли о том, что его назовут тупым, канат падал у него из рук. И все же он самостоятельно вязал узлы и рулил в открытом океане, стоя рядом с отцом. Кто из соседских семилетних мальчишек мог это повторить? Вскоре Ричи мог делать вещи, не подвластные подросткам, и все только потому, что отец считал, что он сумеет, и делал все, чтобы у него получалось.
Ричи по-прежнему поглощал исторические книги, но его захватывала и другая сторона образования. Оба родителя прилагали все больше усилий, чтобы научить его гордиться собственным происхождением. Запахи сицилийской кухни Франчес, ее семейная привычка обниматься и трепать за щеки, оставлять следы губной помады, отказ от мяса по пятницам, откровенные проявления эмоций, соседи, кричащие на своих детей на сицилийском наречии, — это были признаки итальянских корней Ричи. У него были и внешние черты итальянца. В его густых черных волосах, уложенных а-ля Донни Осмонд, щетка застревала, как в ковре с жестким, спутанным ворсом. Его кожа была оливкового цвета, как на дне маминых импортных бутылок с нерафинированным маслом, глаза карие, словно древесная кора. Его брови опускались по краям, как руки футболиста, который ждет подачу, и это были говорящие брови — из тех, что вскидываются и опускаются, когда страстные люди рассказывают о своей жизни. Когда Ричи был молод, его брови находились в постоянном движении, даже когда он читал.
Отец Ричи считал, в свою очередь, что, будучи немцами, он и Ричи были частью работящего и честного народа, который не признавал ни бездумных трат, ни печалей. Его главной философией было: «Если хочешь больше, стань больше», и он не уставал повторять это для Ричи. Он требовал, чтобы Ричи гордился своим происхождением и никогда не позволял кому-либо в этой «кроличьей» общине (или кому-то вообще в мире) говорить ему, что он хуже потому, что он немец. У Ричи сложилась некая изначальная гордость за немцев после прочтения многих книг и просмотра исторических программ по ТВ, и он заметил, что, как бы люди не относились к немцам, они всегда уважали их стремление к совершенству.