Колер похолодел. В отличие от Чаттертона, он никогда не видел костей в местах кораблекрушений и никогда не был вынужден принимать нравственное решение на глубине 230 футов, когда в силу вступает азотный наркоз. Он точно знал: он не могильный вор. Он не будет тревожить останки людей, чтобы достать трофеи. Но можно же покопаться рядом? Это было другое дело. Он снова взглянул на бедренную кость и похолодел еще больше. Дыхание еще более участилось.
Колер отошел на несколько дюймов назад, и его движение подняло очередное облачко черного ила, похоронившее кость так же быстро, как она и появилась. Он потратил последние шесть недель, изучая жизнь подводников, он прочувствовал их суровую и однообразную работу, постоянную опасность их походов, безнадежность их положения в конце войны. Все это было, однако, опытом разума. А тут — бедренная кость, самая прочная из человеческих костей, оторванная от того, что раньше было человеком. Эта кость была мостиком между книгой и воображением, и это заставило Колера задуматься. Вскоре на смену его ознобу пришло сожаление. Он внезапно подумал, что не хотел никого тревожить, когда осматривал место, где видел кость. Он решил вернуться на «Искатель». Колер пробирался вперед, пока не оказался под пробоиной в потолке, затем впустил немного воздуха в крылышки плавучести и выплыл из немецкой подлодки.
Через несколько минут он начал свой девяностоминутный подъем вверх по якорному канату. Некоторое время он размышлял над судьбой субмарины, в которой люди погибли, находясь так далеко от эпицентра взрыва. По мере декомпрессии вновь зазвучало крещендо его недовольства Чаттертоном. Он не мог вынести мысли о том, что другой ныряльщик портит видимость в золотоносной шахте трофеев под предлогом, что снимает видео! Таинственная подлодка, полная фарфора, а он, видите ли, снимает кино!
После того как Колер взобрался на борт «Искателя», ныряльщики собрались вокруг, чтобы рассмотреть акваланг для экстренной эвакуации, который он поднял. Кто-то сказал ему, что Чаттертон добрался до носового торпедного отсека. Для Колера это было уже слишком, и он решил еще раз поговорить с Нэглом.
В рулевой рубке, в герметичном костюме, с которого все еще стекала вода, Колер объяснял Нэглу, что он был до мозга костей одним из «Атлантических искателей кораблекрушений». Он говорил, что они всегда работали в одной команде, ради общей выгоды, и никогда не было всей этой дряни, когда кто-то всегда первый. В рубку зашел Чаттертон, закрыл дверь и заговорил почти шепотом.
— Я видел впереди черепа, — сказал он.
— Я видел большую бедренную кость на корме, — ответил Колер. — Ты записал череп на видео?
— Нет, я не записывал никакие кости.
— Что? Ты не записывал кости? Ты испортил всю видимость, чтобы снимать видео, и когда нашел человеческие останки, ты их не записывал? Какого черта ты там делал?
Какое-то время Чаттертон молчал. Нэгл махнул рукой, словно говоря: «Не впутывайте в это меня».
«Я намеренно их не снимал, — произнес Чаттертон — Речь идет об уважении».
Колер с явным раздражением кивнул в знак согласия и покинул рулевую рубку. В салоне он сделал себе сэндвич с арахисовым маслом и конфитюром, после чего расслабился. Ему надо было ждать три часа, чтобы из его организма испарился скопившийся там азот, прежде чем он сможет нырнуть в очередной раз. Чаттертон вошел несколько минут спустя, вставил кассету в видеомагнитофон и начал изучать запись своего первого погружения. Оба не проронили ни слова.
Чаттертон вернулся в воду первым. Его целью было осмотреть пространство в районе камбуза и кубрика унтер-офицеров, но так, чтобы не потревожить человеческие останки, которые он там видел.