— А жалко, — вздохнул Нюма и добавил неожиданно: — Интересно, почем в той Сицилии сейчас кило мяса?
— Баранины? — уточнил Самвел и добавил с обидой: — Разве об этом скажут? Вот о гангстерах и перестрелке скажут. Как будто у нас все хорошо. На улицу выйти страшно… Сицилию показывают, хотят сказать — везде так…
— Только у них мясо есть, а у нас в мясном магазине одни ржавые банки с килькой в томате, — согласился Нюма.
— Вчера в магазине давали сайру. По две банки в одни руки, — вспомнил Самвел.
— Ты взял? — подозрительно прищурился Нюма.
— Какой взял… Такая была толпа. Людей с тротуара на дорогу выжимали. А там машины, Невский проспект, сам понимаешь…
— Я люблю сайру, — мечтательно произнес Нюма. — Чтобы холодная была, из холодильника. На белый хлеб положить толстый кусок. Масло стекает… И со сладким чаем… A у вас, в Баку, сайра была?
— Ты что говоришь?! — возмутился Самвел. — Сайра! В каждом доме черная икра. Банками. Спекулянты носили, осенью. Кто за деньги продавал, кто менял на что-нибудь. И осетрину… Каспийское море, сам понимаешь… Ладно, пойду к себе. А то одно расстройство…
Самвел обхватил смуглыми пальцами подлокотники, напрягся, переждал мгновение и принялся медленно вытягивать себя из глубины кресла.
— Говорил тебе: садись на стул, — сочувственно произнес Нюма. — Со стула тебе легче подниматься…
Наконец Самвел обрел устойчивость, оставил подлокотники и медленно выпрямился, словно расправил ржавый складной нож.
— Стул-мул-бул, — пробормотал он. — Какой стул, дорогой сосед? У меня от твердого сиденья спина болит, ты же знаешь.
Конечно, Нюма знал. Самвелу крепко досталось во время жутких событий в Баку, когда азербайджанцы изгоняли из города армян… После чего Самвел и оказался в Ленинграде, в доме на Бармалеевой улице. Стервозная дочь Бершадских Фира впустила в свою комнату квартиранта, дядю своего приятеля-студента. Тем дядей и оказался Самвел Рубенович. Однако едва вселившись, он попал в больницу. Со спиной. И пролежал довольно долго. Нюма даже думал, что он умер. Да и племянник куда-то пропал. Пока однажды не раздался телефонный звонок и мужской голос попросил к телефону Самвела Рубеновича. Нюма ответил, что сосед в больнице. А жив он — нет, Нюма не знает. Мужчина обеспокоился, попросил Нюму уточнить. Нюма разозлился. Он прокричал в трубку, что он не мальчик, что в Ленинграде десятки больниц. А если кому и нужно, пусть сам и узнает. На что мужчина ответил, что он племянник Самвела. Тот самый, что снял у Фирки комнату для дяди. Что звонит он из Калифорнии, из Лос-Анджелеса и приехать в Россию сейчас не может. И если Нюма все разузнает, то получит хорошие деньги… Тогда-то Нюма и подумал, что дело темное. И в который раз помянул свою дочь Фиру робким еврейским матком: «дер тайвл зол дир неман» — что означало «черт бы тебя взял». Хотя эта стерва заслуживала хорошего русского мата, который Нюма знал не хуже дворника Галины, а то и позаковырестей. Когда Галина подметала у пивной точки на Бармалеевой улице, покупатели в изумлении забывали сдуть пивную пену. И только Нюма, бывший экспедитор Торгового порта, мог профессионально прокомментировать виртуозные словоизвержения. Но Нюма помалкивал, Нюма испытывал к Галине особое уважение. Помнится давно, когда в ожидании «скорой» задыхалась от астмы его жена Роза, именно Галина бросилась куда-то и притащила бригаду врачей… После чего Галина в сердцах крикнула Фире, что она «шалава двужопая». Но Нюма за дочь не обиделся. Нюма понимал, что дворник права. Потом уже, когда Роза умерла, когда Самвел всерьез обжился в соседней комнате, Галина повстречала Нюму в булочной на Большом и сказала, что такую дочь, как Фира, у них, у татар, за «манду» бы повесили. Это ж надо — к родному отцу подселить больного старика-беженца. Нюма лишь вздохнул и развел руками. Что он мог сказать? Характер у дочери еще тот. У покойной Розы был характер не дай бог. А у дочери еще покруче. Словно Фиру с детства кормили сырым мясом…
— Ты не забыл? Вечером футбол, — и Нюма поднялся со своего места.
— А кто играет?
— Забыл… Какая-то заграница… Ты мне еще долг не отдал за тот раз.
— Какой ты, Нюма, злопамятный. Может быть, сегодня я выиграю.
— Хорошенькое дело! — возмутился Нюма. — Отдай старый долг, потом выигрывай сколько хочешь…