Многие, конечно, стремились уехать из страны, потому что ничто вроде бы не предвещало крушение строя. Да и безделье всегда было под бдительным оком надзора, и многие неформалы устраивались работать грузчиками на Ленфильм, чтобы где-то числиться и делать вид, что они тоже вроде как бы труженики.
Когда во второй половине 80-х начался видеобум, другим местом для рокабилльной тусовки стал бар «Корвет» на Разъезжей, потому что там крутили на «видиках» MTV, и в роликах фигурировали любимые группы, в том числе и Stray Cats. Да и свою кассетку тоже можно было всегда воткнуть.
Как раз тогда на многочисленных уже «толчках» стали попадались пластинки Meteors, Batmobile и, конечно же, Psycho Attack Over Europe, и мы услышали другую музыку. Более жесткую, более быструю и с выделенным контрабасом. И с этого момента началось какое-то брожение и отпочковывание в рокабилльно-стиляжьей тусовке. Кто-то примкнул к панкам, слушавшим все подряд, кто-то, наоборот, отмежевался в сторону ортодоксального стиля.
М. Б. Упертость в плане олдскула и подростковая принципиальность расколола общие ряды и появилось несколько самостоятельных групп?
Д. К. Да. Мы с товарищами решили, что сайко – это как раз путь к развитию. И постепенно внешний стиль тоже стал меняться, вслед за музыкальными предпочтениями. Появились более забритые прически, «мартенсы», слаксы и вареные джинсы, которые на тот момент стали очень популярны.
М. Б. Так же, как и у панков конца 70-х, часть которых выделилась в «ой» стиль уже к середине 80-х и пополнила ряды поклонников хардкора и сайко. Эта межстилистическая мешанина сыграла свою роль – как отрицательную в плане дробления тусовочных рядов, так и положительную, – не давая стилям законсервироваться.
Д. К. Дресс-код всегда был очень важен в субкультурной среде, потому что в конце 80-х неформалов на улицах Ленинграда появилось огромное количество, и как-то произошло размежевание, несмотря на море совместно выпитого пива и прочих радостей жизни. Зато произошло сближение с панк-средой, которая в этот период тоже обрела хардкоровую атрибутику и была весьма задорной.
В 87 году началось увлечение татуировкой, потому что этот процесс, несомненно, является неотъемлемой частью множества лайфстайлов, фиксирующий жизненную позицию и предпочтения. Тема была поднята Курочкиным, через которого мы познакомились с Леней Черепом, который помимо того что колол вручную без машины, был еще очень неплохим художником и позитивным человеком.
М. Б. Леня входил в круг художников некрореалистов, которые обозначили его Трупырем, и постоянно соприкасался с художественной средой города. У Юфита и единомышленников была достаточно сложная концепция, основанная на теме жизни после смерти и человеческой идиотии, которая развивалась вместе с разлагающейся ситуацией. И в итоге привела к тому, что часть художников вышла из этого объединения в конце 80-х. Как раз Андрей Мертвый и Леня.
Д. К. Мы стали постоянно встречаться у него дома и, слушая музыку, обрастали смешными татуировочными мотивами, уже использовавшими цвет.
Колоть при этом пытались многие, даже я, поскольку рисовал. Помнится, мы Богораду искололи все руки, при этом классических мотивов не придерживались, мешали все подряд. И этот процесс веселил своими не всегда предсказуемыми результатами. Началось массовое кошение от армии, и ряды неформалов увеличились. Потом, когда началась повальная мода на неформальность и стиляжничество, ряды, конечно же, стали размываться какими-то менее продвинутыми персонажами. Тут же сложилась иерархия, неформальная дедовщина, и началось кидалово на пластинки и вещи новых рекрутеров. Все это послужило отдельным толчком для того, чтобы отделится. И все это сопровождалось потасовками между стилягами и металлистами. Причем от последних можно было и огрести. Так же как и подвергнуться прессингу со стороны милиции за неформальный образ жизни и внешний вид. Вменялось, конечно же, преклонение пред западной культурой и несоветский образ жизни. Хотя от советского в окружающих реалиях уже мало что осталось. А так, все тоже самое, что происходило со стилягами 60-х и другими городскими модниками. С этими моментами всегда были связаны презабавные истории по типу той, когда мы, к примеру, стоим на «Маяке», и вдруг кто-то кричит: «Шухер!» Все, как зайцы, разбегаются врассыпную от комсомольских работников и милиционеров. Мы с товарищами перебегаем на Восстания, оттуда на Владимирскую и вместо того чтобы сесть в вагон и уехать, идем к выходу. И тут нас хватают (смеются). Ощущения подростковой гордости в такие моменты, конечно же, распирали, – когда взрослые суровые мужчины конвоировали инаковыглядеших красавцев на глазах удивленной публики. Приведя в отделение, предъявляли обвинения, что мы похожи на «фашиствующих молодчиков».