М. М. Да. Скорей всего так. И, что любопытно, везде уличная культура развивается с улицы до массовой моды и становится неотъемлемой частью шоубизнеса, а у нас все как-то наоборот получилось: с концертных площадок – на улицу. За счет отдельных лиц, которые через танец вышли на улицу и сформировали отдельную субкультуру. Возможно в этом основное отличие нашей истории от зарубежной. Вся история субкультур и хип-хопа в частности, составной частью которой является танец брейк, является маскулинной, то есть придуманной мужчинами для мужчин. И все женские проявления неизменно несут элементы маскулинности – как в одежде, так и в поведении.
Игорь Захаров
Фото 9. Фестиваль «Брейкас», Рига, 1987
И. З. Родился я в 1966 году, в Москве, но о детстве и окружающей среде мне рассуждать сложно, поскольку родители постоянно были в разъездах по командировкам, а меня определили в интернат. Не в обычный, а «индийский» – такой интернат на Профсоюзной, готовящий перспективные кадры в Институт стран Азии и Африки, с которыми у СССР в те времена были теплые отношения. Но страна была закрытая, и из воспоминаний интернатских осталось немного: к примеру, запомнился большой ковер, на котором танцевали красивые индийские танцовщицы, когда к нам приезжали международные делегации. Мы учили индийский язык, а по вечерам были группы самоподготовки, объединяющие учеников со второй по десятый класс. На том, что происходило тогда вокруг за этой огороженной территорией, я совсем не фокусировался. По субботам первое, что мы с мамой делали, выходя из интерната – заходили в кафе, где ели эклеры. Этакий праздник каждые выходные. А в понедельник в семь утра – яичница и – обратно, в мир учебы.
Тогда на улицах было чище, было общество, которое верило в коммунизм, какая-то сплоченность. На улицах было гораздо меньше людей, не было валяющихся пьяных и бомжей, была какая-то ответственность, стабильность и установка на «светлое будущее». Но помимо этого открытого общества существовало общество отдельное, закрытое, в которое не попадали люди с улицы. Такой мир в мире. Да и Москва, сама по себе была отдельной общностью. Что интересно, но даже эта закрытая общность фильтровалась. Симпатий или антипатий к происходящему я не испытывал, потому как до институтского возраста все социальные процессы шли стороной. А в школьные годы я сидел в библиотеке и зачитывался фантастикой, перечитал всего Герберта Уэллса.
Но вот когда меня перевели из интерната в школу и мама подарила прибалтийскую гитару, то у меня произошел сдвиг сознания. Я пошел заниматься в местный клуб, учить классику. Появилось ощущение свободы, появились новые друзья, гости… Многих тогда, кстати, увлекала тема гитарной музыки и каратэ. В пионерских лагерях и дворах стали массово популярны «три блатных аккорда» и какие-то приколистские песни с переиначенными текстами шлягеров В. А. Какой-то пошлятины не было, и вообще как то все было «чисто» и интеллигентно. Секции же каратэ были полуподпольные и платные. Я ездил на Измайловскую заниматься, там в школе снимался спортзал. А позже появились и видеомагнитофоны…
Наступил 1979-й год, и вот тогда в стране наступила эпоха диско. Впервые я все это услышал на выпускном вечере десятого класса. Потом пошла волна итало-диско и дискотек. А у меня появилось свое начальное творчество, возможность заниматься, чем я хотел, и осознание, что именно этим я хотел бы заниматься. Музыкой. Причем, мы с товарищами тогда наивно решили найти по объявлениям, где же учат создавать В. А. Хотя цель, конечно же, была найти инструменты и базу, где играть. И мы нашли такое место, с колонками и сценой, при каком-то ДК. Спустя всего месяц репетиций хозяин этого ДК сказал: «На следующей неделе у вас концерт в ресторане «Ангара» на Калининском (Новый Арбат)»… То есть он строил на нас планы как на лабухов, которые в те времена играли практически во всех ресторациях страны. Мы, конечно же, были не готовы, решили не позориться и свернули эту лавочку.
Мир стал менее романтичным, но опыт для нас, десятиклассников, был усвоен; мы стали искать какие-то независимые пути, в первую очередь – инструменты. Мой знакомый нашел книжку «Как сделать электрогитару», и мы из досок и фанеры сделали бас и соло гитары, рассчитали колки, напаяли звучки… Подключили их к проигрывателю с усилителем, а из бобинного магнитофона и склеенной пленки сделали ревербератор. Барабанов не было, их заменяли нам то пластиковые кейсы-дипломаты, то кастрюли. Потом в какой-то школе нашлись старые барабаны. И в моей восьмиметровой комнате мы репетировали. Под этот аккомпанемент я пошел учиться в институт. В МАТИ, который находился в здании бывшего публичного дома по адресу Петровка, 27.Там на моём курсе была ещё другая музыкальная группа «Странный шум», а наша называлась «Резиновый гвоздь» – уже не помню почему, но время было такое ироничное, все дурачились, менялись записями. В нашем репертуаре в приоритетах были наши собственные композиции в стиле В. А. В скором времени вся эта лирика хитовая стала звучать вполне прилично. И мы периодически устраивали концерты человека на три.