При этом я видел как-то настоящих субкультурных маргиналов, крутых хиппи, которые вели себя крайне вызывающе и раскованно, чем наводили панику на простых граждан. Пронесся слух, что в Подольске намечается день рождения Джорджа Харрисона. И мы поехали к черту на рога, на электричке, потом на автобусе, на окраину города, где находился деревянный Дом Культуры. Картина была такая: на поляне сидит куча длинноволосых людей в джинсе, пьют кубинский ром, курят что-то, при этом никакого концерта нет.
Зашуганный сторож бормочет, что концерт отменился, и вот мы все вместе оказались в одном автобусе, а потом и в электричке, со всей этой публикой. Кто-то кричит, дурачится, поет песни… Чуваки вели себя крайне дерзко, и создавалось впечатление, что ты из советских реалий выпадаешь в несоветские, туда, где не существует милиции, комсомола, общественности. Соприкосновение этих двух реальностей весьма шокировало. Ребята пили из горла, курили в вагонах, заводила-волосач начал прикалываться и говорить голосами из мультфильмов. С точки зрения общепринятого поведения, все это было крайне неадекватно, но выглядело артистично, раскованно… Граждане потихоньку перебрались в другие вагоны, и когда поезд прибыл в Москву, из нашего вагона вываливались уже на полусогнутых все эти хиппари…
А к нам потом подвалил тот самый заводила, который был у них основной, и пригласил тусоваться на Пушку, где вся эта публика тогда обреталась.
Я подумал: ну, куда я пойду? Я тогда не мог позволить себе длинные волосы, учился в десятом классе, собирался поступать в университет… После, в таком количестве я местных хиппи более не видел, даже на подпольном концерте в 1978-м году, где выступал Володя Рацкевич с «Цитаделью», там играла еще группа «Волшебные сумерки». Все это тоже проходило где то в Подмосковье: созвоны по телефону, стрелки… Мне эта ситуация потом напомнила нелегальные рейвы во Франции середины девяностых, только тогда уже были сотовые телефоны и тебя вели по мобильной связи до того места, где все собирались. То же самое и у нас тогда было: тебе говорили по телефону, где встречаемся; потом, когда на месте собирались люди, тебя обилечивали за три рубля (что было недешево) и говорили куда идти. Концерт, на который мы попали, был вполне полноценным, никто никого не вязал, хотя возможны были разные ситуации, но тогда все прошло удачно.
Когда я поступил в университет, там уже начались дискотеки. Венгры делали свои дискотеки, еще когда мы в школе учились. Потом как-то мы в Ригу ездили с классом и попали на местную… На первых курсах университета, через Лешу Локтева, я познакомился с ранним творчеством Васи Шумова, году в 78-79-ом, наверное. На фоне телепрограмм с панками и «Крафтверком», плюс зарубежное радио, которое все слушали и которое как-то донесло до меня звуки Joy Division (это была «Польская волна»), прошел слух, что появился свой такой радикал, он же Василий. Мне, плотно сидевшем на арт-роке типа Jethro Tull, который, на мой взгляд, эффектно сочетал средневековье и рок, ранних King Crimson, Genesis с Питером Габриелем, Yes, «новая волна» и «панк» казались примитивными. Хотя было любопытно. Те же Uriah Heep, в среде снобов-хиппи, слушавших Pink Floyd, считались дурным тоном, хотя в свое время UH были не самой плохой группой… Меня тогда также привлекали фьюжн и электроника, Фрэнк Заппа, Майлс Дэвис, тот же Херби Хенкок или Чак Корея, Weather Report, но не нравились фанк и соул, потому что уже возникали ассоциации с диско, в которое начинал стремительно погружаться совок. Когда я услышал впервые американское диско по «Голосу Америки», то испытал шок: эстрада, которую я так недолюбливал, вдруг стала доминировать везде. Казалось, что рок умер… Потом в эфире появился нью-вейв и панк, все как-то встало на свои места и я успокоился. Примерно тогда же, в узкой среде, конечно, стали популярны Tangerine Dream и Клаус Шульц, Жан-Мишель Жар… Новая волна конца семидесятых до нас еще толком не докатилась…
М. Б. Не смотря на обилие и разнообразие музыки того времени, некоторые вещи все равно было сложно достать, они были доступны в среде каких-то узких тусовок…
А. Б. Интересные американские или английские пластинки в семидесятые годы были мало доступны – тот же специфический Заппа, например. Но были подходы к разным дилерам, а также к отпрыскам высокопоставленных лиц, которые ездили за рубеж и привозили винил. Мы ездили пару раз к одному чуваку, у которого пластинки стоили по сорок-шестьдесят рублей, – и это было достаточно дорого. Помню, ехали полдня, куда-то вроде Медведково или Бибирево; в итоге чувак выкатил свежайший винил, у него можно было даже заказывать. Мне английские и американские пластинки были не по карману, но я слушал все это у друзей или позже у себя дома на кассетах. Иногда мне приносили винил на продажу или просто послушать, но тогда у меня был плохой проигрыватель. У меня и бобины появились только в восьмидесятых, когда мы стали записывать собственную музыку. Вообще, винила французского, немецкого, венгерского, болгарского было много; особой необходимости все это покупать уже не было. Я, кстати, в семидесятые услышал многие венгерские группы, польские, немецкие, из ГДР. Венгерский язык мне показался даже более прикольным, чем английский. И по дизайну венгерские пласты не особо уступали западным. Omega, Locomotiv GT, General выглядели вполне достойно, и к этому добавлялся непонятный язык – текст не понимали, воспринимали все интуитивно… Чехов мы больше знали по джазу и эстраде; поляков знали неплохо, их много издавала фирма «Мелодия».