–Что ты сказал раб?
–Сказал, что буду служить тебе верой и правдой, и приму твоего бога, как своего…—ответил тот.
–Хм, хорошо—удовлетворенно крякнул старик, окончив осмотр—только не «как своего», а «заместо своего»…понял?
–Да господин…
–Замечательно, как звать то тебя?
–Костоломом, господин…
–А что это имя означает на твоем языке?
–Покладистый, мой господин, я сирота, с детских лет был в услужении в боярском доме, там меня так и назвали—Костоломом…
Рыжий старик обернулся к венецианскому купцу, и сказал, указуя на Костолома:
–Этого беру, дам тебе пятдесят дирхемов за него.
–Не маловато ль будет?—возмутился купец—он жрет в два раза больше остальных, сильнее в три раза, тут не меньше ста дирхемов получится…
–Не наглей купец—ответил старик—отвезу Костолома в Лусену, евреи его там кастрируют, еще неизвестно, выживет ли после оскопления…
Купец растроенно махнул рукой, мол «твоя взяла, забирай товар»..
А молодой раб сжав зубы, с досадой процедил:
–Вот жеж Ёшкин кот, не на того поставил....
Глава 3. ОСКОПЛЕНИЕ
До Лусены от Малаки шли неделю. Все это время я вспоминал слова отца: «с купцами веди себя деловито, авось лучшую долю выторгуешь…»
Лусена—еврейский город в халифате, евреи—люди торговые, пущай даже и врачеватели, но что раб может предложить им?
На первом привале пересеклись с другим невольничьим караваном. Там я снова увидел Ксению. Ее вели в Кордову. Оказавшись подле меня, она ядовито поинтересовалась:
–Что богатырь, мешочек мужества обкарнали уже?
–И не мечтай—ответил я—муж тебе достанется со всеми положенными причендалами…
–Ужель свататься ко мне надумал?—хихикнула Ксения—як же ты из гарема меня вызволять станешь?
–Як буду– то моя забота—буркнул я—коли припозднюсь, и отпрысками обрастешь, не беда, возьму и такой, а станешь язвить, отпрысков на глазах твоих порежу…
Ксения побледнела, вскинула подбородок, и ничего более не ответив отвернулась…
–Не умеешь ты с женщинами разговаривать, грубый больно—сказал Саид, которого со мною выкупили, и вели в Лусену—учись пока я жив, запоминай: «Свет очей моих, мое сердце томится, подобно коршуну, запертому в клеть, когда ты далеко…»
–Заткнись уже, свет очей моих—огрызнулся я—какие мои годы, научусь еще, но сперва надо обдумать, как мужиком вообще остаться…
Пока шли, вызнавал о житии-бытии евреев в халифате.
Выяснил, что люди они арабам дюже полезные, ибо ведают денежными делами, каковыми мусульманам Аллах запретил заниматься, но за веру их юдейскую не сильно жалуют…терпят…
Выяснил также, что если раб примет ислам, то не раб он уже вовсе. Это хорошо, врать я мастак, приму ислам, а то, что душа в крестах останется, так то одному мне ведомо будет…
Добрались до Лусены. В сам город не пустили, мол нельзя иноверцам в юдейский град вступать, а дом, где яйца карнают, стоял за крепостной стеной…
–Тебя Костоломом кличут?—обратился ко мне яйкикарнатель средних лет Абрам бен Хирам..
–Меня—ответил.
–Что означает прозвище твое?
–Друг, означает—говорю—слышь Абрам,....я привет привез тебе с Руси…
–От кого—удивился Абрам.
–От хазарина Пучкая, из юдейского землячества в Киеве…
–Не знаю Пучкая, я вообще там никого не знаю..
–Зато Пучкай тебя знает, говорит, что ты лучший медик халифата, оскопляешь качественно, рабы от твоей руки редко дохнут…
–Брешешь Костолом…—усмехнулся Абрам.
–Верить мне, аль не верить-дело твое, вот только Пучкай просил передать тебе, что хазарское землячество в Киеве обеспокоено тем, как их брата в халифате притесняют....помощь вам предлагают..
–Какую-такую помощь?
Я гордо ударил кулаком себе в грудь:
–Направил Пучкай меня в твои края шпионить для еврейства у арабов…
–Этого в первую очередь на стол—скомандовал Абрам своим подручным, указуя на меня…
–Да не кипятись ты так Абрам—говорю, а у самого от страха душа в пятки ушла—коли яйца не обрежешь, лучшим соглядатаем стану для тебя и тваго народа в гареме, или куда там меня заслать хотят…
–На стол его—повторил Абрам.
Привязали меня к столу.
–Всем выйти—скомандовал Абрам помощникам, а когда они ушли, обратился снова ко мне:
–Брешешь неумело, но красиво, я оценил, а яйца у нас уже лет десять как не режут, стягиваем мошонку сыромятным ремнем, и станешь ты кастратом при всех твоих внешних мужских причендалах…
–Подумай еще раз—говорю ему—чего ты теряешь? Коли правду говорю, то будет от меня польза великая, а коли нет, останешься при своих…
Абрам деловито вытащил из торбы сыромятный ремень и сказал: