Будущих крестоносцев воспитывали жёстко, если не сказать, жестоко. Получить розог, а то и плетей можно было по малейшему поводу, а зачастую и без повода. Сами родители люто лупили собственных детей, комментируя свои зверства притчей Соломоновой, из Библии: «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына, а кто любит, тот с детства наказывает его»! Поняв, что руководство по истязанию написано не где-нибудь, а в Святой книге, мальчики уже на жалость не надеялись и пощады не ждали. Оттого и сами выросли… беспощадными. И они этим хвалились! Вспоминали детские драки с соседями и хвастались, как отчаянно лупили друг друга, вышибая зубы, ломая переносицы и всякие руки-ноги. И сами получая не меньше. А потом их безжалостно пороли, независимо от того, кто зачинщик и кто победитель.
Очень рано подростки видели смерть. Сперва — животных. Лет с пяти их уже возили на охоту. Конечно, не на саму охоту, а вместе с матерями они поджидали охотников с добычей, у края леса, в импровизированном палаточном лагере. И с радостью наблюдали, когда гордые охотники привозили подстреленных косуль, кабанов, лосей и прочую живность. И тут же её разделывали, под весёлые шутки-прибаутки. А ребятишки с любопытством заглядывали в мёртвые оленьи глаза… И тут же получали отрубленную заячью лапку: «на счастье». А лет с десяти-одиннадцати, уже и сами скакали по лесу, приглядываясь к охотникам и перенимая приёмы охотничьей сноровки. А потом рассказывали друг другу восторженным шёпотом, как один из охотников принял медведя один на один, да подпёр его рогатиной,[4] да завалил с одного удара секиры… Эх, меня бы пустили, я бы тоже смог!..
И это десятилетний ребёнок!
К этому времени мальчики уже понимали, что их ждёт в дальнейшем. Что наследником рода будет их старший брат, а их доля — всемерно прославлять род, самому никогда богатством рода не воспользовавшись… ну, за исключением случаев, когда надо выкупить родственника из плена.
Наукой мальчиков не обременяли. Зачем? Вот старший сын — это да. Он должен разбираться в экономике, а значит, уметь читать, писать, считать, должен уметь блеснуть при дворе своего сюзерена, а значит, уметь разбираться в политике. Он должен знать фортификацию, разбираться в архитектуре, уметь читать планы, и всё такое. То есть, быть образованным. Поэтому первого сына учили хорошие учителя на дому или отдавали мальчика в известный университет. Ну, ещё немного учили второго сына, так, на всякий случай. Вдруг с первым случится несчастье? Нужно предусмотреть замену!
Остальных учили исключительно рыцарским наукам: в первую очередь — слову Божью и молитвам, во вторую — четырём рыцарским доблестям. А рыцарские доблести, как известно, это умение говорить дамам комплименты; умение играть на музыкальном инструменте и танцевать; умение играть в шахматы; знание стихов и умение их прочесть с выражением. А вы про что подумали? Вы подумали про оружие, коня и доспехи? Про знание истории своего рода? Ну, что вы! Это само собой! Это и не обсуждается вовсе!
Лет с двенадцати-тринадцати мальчиков определяли в пажи к рыцарям. Всех мальчиков. Включая того, который станет наследником. Пока его не произведут в рыцари. Младшие мальчики же уезжали в Орден и становились оруженосцами. С правом носить и применять оружие. Настоящее оружие, а не просто кинжалы, которыми вооружали мальчиков уже годам к семи. И мальчики учились у своих господ-рыцарей. Словно волчата, натаскиваемые опытными волками. Редко кто убил свою первую жертву позже пятнадцати лет. Иногда даже в тринадцать. И этим гордились!
Даже сейчас, пожилые рыцари, вспоминая молодые годы, пускали слезу умиления[5] и вздыхали горестно, что вот, достиг брат Лудвиг рыцарского звания, да не довелось ему вкусить в полной мере рыцарского счастья и великолепия… Да будет над ним милосердие Божие…
Как ни странно, самым трезвым из рыцарей оказался брат Вилфрид. Я понял его тактику! Он чаще других прикладывался к кружке, чаще других щедро плескал в кружку вина из кувшина, но вот пил он — если вообще пил, а не делал вид! — мелкими глотками и больше расплёскивал вина, делая широкие и неуверенные движения руками, чем вливал его в свою глотку. Именно он незаметно, исподтишка, показывал кулак тем оруженосцам, которые увлекались вином, именно он бдительно следил за порядком за столом, хотя внешне казался вдрызг опьяневшим. Именно он, после застолья, рассчитывался за ужин с трактирщиком, и трактирщик ушёл в весьма унылом состоянии духа. Явно, получив меньше ожидаемого.