- Ой-ой, Утяпкин, не продолжай, Христа Ради. А то ты щас как начнешь, не остановишь. – Тарасов посмотрел на подчинённого с той особой смесью жалости и раздражения, которую обычно испытывают к нерадивому, но безобидному щенку, разгромившему квартиру. — Эх, пошли уж, и так в хвост и в гриву опаздываем.
Юрий Петрович выдвинулся вперед, так как знал дорогу. Я последовала сразу за ним. Утяпкин, похрамывая, шагал в самом конце.
Вскоре мы достигли нужного дома. Вернее, того, что от него осталось - покосившееся, облупленное строение, больше напоминающее избушку на курьих ножках после долгого запоя её хозяйки. Двор порос бурьяном и грязью, в которой нежилась худющая свинья. Фасад был удручающим: разбитое окно, облупившаяся краска, когда-то бывшая зелёной, а теперь лишь местами напоминавшая о своём существовании.
Я поморщилась от запаха. Казалось, здесь смешались всё зловонье мира, но чётче всего ощущался запах гнили. Юрий Петрович постучал в дверь трижды. Но ответа не последовало. Ему ничего не оставалось, как хорошенько приложиться плечом и дверь тут же слетела с петель.
Внутри картина была не лучше. Полумрак, едва разгоняемый узкими лучами света из открытого проёма, густая пыль в воздухе и тошнотворная вонь, в которой смешались запахи тухлятины, перегара и немытого тела. Повсюду: на полу, на единственном столе — груды грязной посуды, пустые бутылки и объедки. Я инстинктивно прикрыла рот ладонью, пытаясь подавить подкативший к горлу комок тошноты.
— Теперь то вы понимаете, почему я не хотел вас брать? — обратился ко мне Юрий Петрович. И на этот раз в его голосе не было былого высокомерия — лишь усталая, тяжёлая правота. Он сделал шаг вперёд, и его голос, властный и громкий, разрезал гнетущую тишину — Милиция! Есть тут кто?
На его вопрос ответили кряхтением и вознёй в соседней комнате. Тарасов кивнул Утяпкину, и тот чуть наступая прошёл в соседнюю комнату.
— Юрий Петрович, проходите, это гражданка Решетникова.
— Ну что, Ада Андреевна, пройдем полюбуемся?
Я решительно кивнула и последовала за милицейскими. В комнатке два на два метра на полу, захлёбываясь в собственной рвоте, лежала женщина.
— Тьфу ты! — с досадой проронил Тарасов — поговорили…
— Что делать будем, Юрий Петрович?
— В обезьянник её, пусть отрезвится. Давай, набирай Антоновича, пусть выезжает.
Утяпкин побежал искать проводной телефон, чтобы сделать звонок в отделение милиции. Юрий Петрович безуспешно пытался добиться хоть малейшей реакции от вдовы. Я, приметив, на одном из комодов фотографии, подошла разглядеть. На них была женщина, лет 35-ти, с кудрявой укладкой. Вполне миловидная и счастливая. И в чертах этой женщины вряд ли можно было разглядеть ту, что прямо сейчас ничтожно валялась ну полу, не в силах промычать даже слога. На следующей фотографии её обнимал погибший Решетников с фингалом под глазом. Черты лица его были грубыми, брови нависали над бледными глазами с маленькими зрачками, губы тонкие и плотно сжаты, на них не было даже следа улыбки. Я бросила фотографию, мне сделалось неприятно лишь от её вида. Но там была ещё одна, совсем крошечная фотокарточка без рамки, небрежно лежавшая на столе. На ней была юная девушка с толстой косой, приятной улыбкой и отчего-то поникшим взглядом, не свойственным для таких юных лет. Судя по схожести, это была дочь или же младшая сестра Решетниковой. Утяпкин подошёл ко мне, перехватив фотокарточку.
— Наташка. Хорошая девчонка: прыткая, весёлая и добрая очень. Не встречал я женщин добрее её. Давненько я о ней не слышал ничего. Даже и не знаю, где она сейчас
— Вы дозвонились? — с усилием спросил Тарасов, пытаясь поднять на ноги бездвиженное тело.
— Куда? А, да, сейчас подъедет.
— Утяпкин, хорош языком молоть, давай помогай гражданку поднимать.
— Эх, служба зовёт, Ада Андреевна.
И я вновь осталась в уединение. Я огляделась вокруг. Напротив, стоял шифоньер с стеклянными дверцами. Там стоял старый сервизы, книги и какие-то флакончики с жидкость. Я подошла, потянула дверцу. Закрыто. «Какой смысл закрывать шифоньер, где хранятся сервизы и книги? Уверена, что-то тут не так. Эти флаконы странные, проверить бы их. Нужен ключ» — подумала я.
— Ада Андреевна! — со двора меня окликнул Юрий Петрович, уже стоявший возле белых жигулей. Пора было выходить. Я в последний раз взглянула на странные флаконы и вышла из дома.
Мы подъехали к участку, Утяпкин и хмурый Антонович принялись вытаскивать из машины пьяное тело, а затем тащить его в участок. Я провожала их взглядом, мысленно сочувствуя. Почувствовав присутствие Юрия Петровича за моим плечом, я тихо заметила.
— Не получилось у нас с допросом.