— Спасибо. Я Ада – сказала я, выпив стакан до дна.
— Меня зовут Айгуль. Я врач. Расскажешь, что с тобой приключилось?
Я приподнялась на локтях, зажмурилась от резкой боли в висках и медленно, с трудом сфокусировала взгляд.
Небольшой больничный кабинет. Кушетка, на которой я лежала, с липкой клеенкой. Металлический стол, бежевый стеллаж, доверху забитый папками и устаревшими медикаментами. С потолка свисала лампа. Все было знакомо до тошноты — типичная картинка из прошлого, пережиток советских времен.
И тут мысль, отрезвляющая быстрее любого нашатыря, пронзила сознание: больницы в Марьяне не было уже лет двадцать. Ее закрыли, разобрали и забыли. А я лежала в ее кабинете.
— Простите, а где я нахожусь?
— Это больничный участок села Марьян.
— Но ведь больницы давно нет... Уже лет двадцать как, — голос сорвался до шепота.
Айгуль смотрела на меня широко раскрытыми глазами, в её растерянности отражалось моё собственное смятение. Она молчала, и эта тишина становилась всё громче.
В отчаянии я снова принялась осматривать кабинет, вглядываясь в детали, которые могли бы что-то объяснить. За окном безмятежно цвел сад, у самого подоконника шелестела листьями старая береза. Всё было на удивление обыденно.
Мой взгляд упал на стол — тот самый, заваленный бумагами, папками. И тут я увидела его. Маленький отрывной календарик, лежащий рядом с зажимом для бумаг. Там была дата. Кровь отхлынула от лица. Время замерло. Я не могла оторвать взгляд от этих цифр, которые не просто не совпадали с реальностью — они были невозможны. Всё внутри оборвалось.
— Август 1985-ого — шепотом повторила я, пытаясь убедить себя в увиденном.
«Какой восемьдесят пятый?..»
Словно удар под дых. Мысли сбились в кричащий комок: «Что происходит? Где я? Что случилось?» Мир пополам переломился от этой цифры на бумажке. Я машинально рванулась с кушетки — надо бежать, надо понять, — но острая боль в ноге тут же пригвоздила к месту.
— Ада, куда ты? Тебе нельзя! — Голос Айгуль прозвучал где-то рядом, испуганно и настойчиво. Её руки мягко, но твёрдо подхватили меня, усадили обратно.
И тут всё рухнуло. Внутри, подступая к горлу, разбухало чудовищное чувство — дикая смесь из боли, отчаяния и полной потери почвы под ногами. Слёзы хлынули сами, не спросив разрешения, горячие и горькие.
— Милая, что с тобой? Иди ко мне... — её объятия сжались крепче, ладонь заботливо гладила по волосам. — Поплачь, родная, поплачь... Всё выйдет наружу, и станет легче.
Я и плакала. Рыдала, как никогда раньше, без стыда и удержу, чувствуя, как этот разрывающий душу ком понемногу тает в её тепле. Усталость накрыла с головой, и вскоре я провалилась в тяжёлый сон.
Меня разбудили шаги и скрип двери. Я сонно открыла, опухшие глаза. Передо мной сидела девушка.
— Ой, прости — растянула она, словно кукольным голосом, который я уже где-то точно слышала — Я не хотела. Вернее хотела, но не так резко — незнакомка присела рядом с кушеткой на стул. Она была весьма красива и обаятельна. Её трудно было не запомнить. Густые чёрные локоны, рассыпавшиеся по плечам, и россыпь родинок, будто кто-то угольком прикоснулся к коже лица и открытых плеч. Лёгкий голубой сарафан и серьги-кольца, идеально сочетавшиеся с цветом её холодных, голубовато-серых глаз. Я была настолько сбита с толку этой яркой, почти театральной внешностью, что лишь через мгновение заметила в её руках тарелку с дымящимся супом — Я тебе покушать принесла, а то ты проголодалась, наверное, — учуяв превосходным аромат куриного бульона, мой живот тут же отреагировал на него, издав урчание.
— Права, проголодалась. Спасибо — я взяла тарелку и с жадность стала глотать суп, который показался мне великим творением, настолько вкусный он был.
— Вкусно?
— Очень! Спасибо!
— Рада, что тебе понравилось. Мама старалась.
— Айгуль твоя мама?
— Да, а как ты догадалась?
— Вы похожи.
Девушка, замялась, что-то обдумывая. А затем с аккуратность начала говорить.
— Как ты себя чувствуешь сейчас? Может что-нибудь болит? Или тебе что-то нужно, ты скажи, я принесу.
— Ну, нога вроде бы уже так не болит и в сознание вернулось, так что уже куда лучше, спасибо.
— Скоро придёт милицейский, он хочет расспросить тебя. Ты помнишь, что с тобой случилось?
Глаза девушки одновременно выражали жгучее любопытство и сочувствие. Она смотрела на меня, ожидая ответа. Но какой ответ я могла дать, когда сама не понимала ровно ничего? Говорить правду? Это было бы нелепо и опасно. Логика твердила: ни при каких обстоятельствах я не могла оказаться на другом берегу. Я бы попросту умерла. Мысль ударила с новой силой: а что, если это и есть смерть? Не рай и не ад, а всего лишь… посмертный трип. Сознание, отчаянно цепляясь за жизнь, перенесло меня в какие-то бредовые дебри.